«Тебя свергнет сын, сын, сын…»
Бах! Бах! Гда-рх!
Это лупили в щиты куреты по обе стороны острова. Или, может, сердце бухало в висках — Тартар забери эту козу, кто вообще удрал из дому-то, я или она?!
Все равно на воле лучше, конечно. В пещере одно и то же: «Иди погуляй, только далеко не уходи», «Хворосту принеси, только осторожно», «Ты опять себе какое-то копье придумал? Нет уж, хватит!»
Нимфы, что с них взять, словом. Одна на вздохи исходит, другая еще, глядишь, попытается кашу варить заставить. Десять лет же. Маленький.
— Крона кто свергать будет? — спросил я их сегодня, когда особенно допекли. — Вы возьметесь, с куретами? Или мне его половником по черепушке огреть?
Подхватились, закудахтали: да никто не говорил, что пророчество обо мне, да что ж я, так и собираюсь, в таком-то сопливом возрасте, да знаешь, сколько Криводушному-то было, когда он на своего-то отца…
— Уран глотал своих сыновей? — спросил я тогда, и они умолкли. — Сколько мне ждать, пока мне дадут оружие? Век?!
Терпеть и ждать, да. Сплюнул в пыль, с ненавистью глянул на свою слишком уж короткую тень. Терпеть и ждать, пока найдут учителя, пока решат, что готов к обучению, пока перестанут вопить: «Аид, в пещеру!» — как только рядом появится морда леопарда или кабана…
Терпеть и ждать, пока мать решит, что пророчество — обо мне…
Я ее видел два раза — мать. Приходила ночью — тайно, с опаской. В последний раз — совсем недавно, может, месяц назад. Она почти не говорила — Звездоглазая Рея, скрытая под плащом из сплетенных цветов и собственных волос. Гладила мой лоб руками, пахнущими молоком, заливалась плачем.
Была беременна.
Не знаю, в первый ли раз после моего рождения.
Не знаю, спрятала ли она других детей, как меня. Если вдруг — не в первый.
Я тогда многое хотел ей сказать. Пожаловаться на нянек. На постоянный грохот куретов о щиты — притом, что я даже младенцем не плакал. Попросить меня куда-то там отпускать — хотя бы к местным детям, потому что скучно же. Еще лучше — найти учителя, чтобы я мог сражаться.
А потом как-то всё забылось, потерялось среди ее плача и объятий. Я молчал, стиснув зубы, и тихо гладил ее по душистым волосам. И ее всхлипы: «Мой мальчик… мой маленький мальчик…» — жгли каленым железом.
— Подожди совсем немного, — сказал я ей на прощание. — Совсем немного.
И каждый день для меня с той поры стал — отсчетом.
Каждая проведенная в бездействии минута — пыткой.
И кто там сказал, что в обществе нимф можно вырасти нимфой?!
Я драл хитоны о скалы, потому что — вдруг придется взбираться по горным тропам, и вообще, кто там знает, может, мне придется брать Олимп — папашкину вотчину. Делал копья из осколков тех же скал. Выменивал ножи у тех же куретов — на зубы каменных волков или клыки кабанов, повстречавшихся с Амалфеей. Я ползал в зарослях, воображая, что охочусь на чудовищ или на отца, я представлял — как свергну его. Сотней разных способов, так ни до чего путного пока не додумался.
Ничего. Главное начать.
И что ноги сбиты — тоже ничего. В беге тренироваться — хорошо, я ж не Гелиос — на колесницах разъезжать. Хотя и не отказался бы, да. Пробежал за бешеной козой половину острова — и это ничего, лучше начну в следах разбираться, да и остров узнаю.
Сомневаюсь, конечно, что Амалфея испугалась, услышав, как куреты о щиты грохают. Они тут этим всё время занимаются. Да и напугать эту тварь не знаю, чем можно.
Скорее уж — понеслась себе новую жертву высматривать.
— А-ёй! Ой, помогите! Ой, страшилище, ой!
…высмотрела, надо же.
Скатился с холма, перепрыгнул через ручей, мигом проломился через кустарник на зеленую лужайку, опушенную цветками.
На лужайке раздавались призывы о помощи, щедро перемежаемые зловещим «ме-е-е-е». Сгорбленная старушка спасалась от Амалфеи — коза наступала на нее, топча цветы.
Я вцепился в утыканный репьем хвост, как раз когда старушка удачно развернулась, а Амалфея определилась с мишенью и пошла в атаку.
— Стоять, паску-у-у-уда!
Седалищу бабки все равно досталось, но не так, как могло бы. Охнув, старушка кувыркнулась в траву.
Амалфея попыталась отбрыкнуться, увидела меня и оскалила желтые зубы. Пошла в атаку без промедления — сожру-забодаю, будешь знать, как за хвост тягать.
— По зубам… тресну… — шипел я, охаживая козу кулаками. Кулаки ей не наносили не малейшего вреда.
— Ох… — стонала из травы старушка. — Ой, мальчик, беги, ой! Убьет она тебя, тартарская тварь!
Тартарская тварь перестала нежно бодать меня в бок и посмотрела в ту сторону угрюмо.