Выбрать главу

Коза с поводка мекнула злорадно, доедая драгоценное покрывало. Мол, ты и дальше стой столбом, бог смерти.

Бездарно дерешься.

Дочь Крона — она правда дочь Крона?! — шагнула к богу смерти и бесцеремонно ухватила за рукав.

— Пойдем же, — сказала весело. — Там не так шумно, но мой костер теплее, чем эти.

«Макариос», — наконец всплыло в голове нужное слово. — «Блаженная». Счастливая в своем безумии. Первая мысль была неверной: Лисса не касалась этой девочки, она такая сама по себе. Рожденная, чтобы гореть. Не замечать… различий.

Может ли безумие быть тверже моего клинка?

Он вырвал было рукав из ее пальцев, но она оглянулась, пробормотала: «Ну, я же козу тащу…» — и попыталась поймать бога смерти за крыло. Замедлила шаг, чтобы оттащить упирающуюся Амалфею от попытки смачно боднуть какого-то сатира. Заговорила весело опять:

— А правда, что в подземном мире есть целая огненная река? Мне брат рассказывал, ну, когда он еще… не как сейчас. Она тёплая?

— Она обжигает, — сказал Танат ровно и тяжело — наконец приноровился к ее скачущей походке. — В подземном мире все или леденит, или обжигает. Тебе не понравилось бы, богиня.

— Ну, может, немного понравилось бы, — отозвалась она. — Там же целая огненная река. Ведь она же, наверное, дарит вам тепло и свет. Ведь что-то обязательно должно дарить тепло и свет… смотри, я вот эти костры почти все сама зажигала, оп!

Показала озорно запрыгавшее по ладошке пламя.

— Сестра Гера… она выбрала себе быть хранительницей семьи… А меня все спрашивают, хотят, чтобы я определилась… Они говорят: огни — это слишком мало для дочери Крона. Слишком… низко. Как-то недостойно — только зажигать очаги.

Последнее она пробормотала уже под нос себе. С раздумьем и легкой обидой.

Шепот непросто было различить в невообразимом гаме — но уши смерти чутки.

Маленькая блаженная, ты просто не знаешь, как тебе повезло. Сколько я дал бы за возможность выбрать — пусть не огни, пусть другое, ничтожное, самое дрянное, самое мелкое — но выбрать что угодно, кроме…

Хотя что может дать тот, у которого ничего нет.

Разве что совет.

— Ты знаешь мое предназначение?

Оглянулась, взглянула удивленно.

— Конечно.

— После того как я беру пряди — в дома смертных приходит холод. Тогда они зажигают очаги, чтобы утешиться. Тепло отпугивает мормолик. Эмпуса, Ламия и остальные не решаются идти туда, где огонь ярок. Люди готовят над очагами пищу. Совершают возлияния. Разгоняют тьму. Спроси себя — мало ли это.

Коза сердито засопела, уперлась копытами, и Танат без особой кичливости поддал ей коленом — нечего путь загораживать. Гестия хихикнула. Но посмотрела серьёзно — и в карих глазах тлели искорки вопроса:

«Сын Эреба, ты правда думаешь так?»

«Только ни у кого другого не спрашивай», — договорил он то, что хотел сказать — тоже взглядом.

К костру они выскочили неожиданно — пробрались через высокие ряды роз («Деметра вырастила») — и предстали.

И первое, что услышал Танат, было:

— Бррр…

А потом усталое:

— Ну, конечно. Это же Гестия. Покрывало не вернула, зато это чудище приволокла. И кого-то еще заодно.

— Это Танат! — запоздало спохватилась Гестия. — А покрывало Амалфея по дороге доела. Танат, это Гера, Афродита, Деметра, Амфитрита. А Афина где-то с копьем бегает, жаль…

Взгляд мечника выхватил мгновенно: Афродита — ёжится, брезгливо осматривает запасное покрывало, пышная Деметра в зеленом, Амфитрита с плаксивым выражением лица… у Геры пальцы сжались так, будто стрелу на тетиву сейчас положит — правда умеет стрелять?

Выражения, правда, на лицах одинаковые. В глазах читается ясно: пойти за покрывалом, а вернуться с козой и богом смерти — это и для Гестии чересчур.

Надрывно вздохнула Деметра:

— Ну, когда же это кончится!

Наверное, нужно что-то сказать, подумал Танат. Например, это:

— Радуйтесь.

Говорят — Танат Чернокрылый не знает, что такое веселье. Лгут.

Олимпийские богиньки сквасились до единой, когда услышали такое из уст бога смерти. Афродиту так просто передёрнуло, Деметра процедила: «А что, есть причины?» Себя сохранила разве что Гера: надменно склонила голову в ответ на приветствие.

— Радуйся и ты, сын Эреба. Не потерял ли ты дорогу к главному пиршественному шатру? Тогда позволь провести тебя. Мой муж и его братья сочтут за честь, что ты присоединишься к пиру.