Ареса будто молнией шарахнуло. Хотя… Лучше бы молнию и бросил. Откуда оно выскользнуло — непонятно.
— И давно ты повторяешь слова Таната Подземного, отец?
— А ты давно ли сражаешься с калекой? Или решил брать пример с дедули Крона? Бить тех, кто слабее?
— Слабее?!
Глаза сына — черные, как мои — высверкнули нешуточно. Ага, как же, слабее — да этот сын Зевса, когда машет молотом…
— Уран был слабее Крона. Потому что спал. Гефест слабее тебя. Потому что у него есть видимая слабость. И даже ее ты не смог использовать в бою. Свою скорость против его неподвижности. Ты бездарно дрался.
— А ты хотел бы, чтобы я — что? Ударил его по ногам? Лишил костылей? Выиграл бы, используя любую подлость?!
— Так ты ввязался в драку, чтобы благородно стоять на месте, пока он по тебе попадет? Если уж решил драться — дерись до победы. Иначе не начинай боя.
Арес хмыкнул — вышло ядовито. Вытер текущий из носа ихор остатками гиматия. Глаза закатил — мол, началось, ну как же… Как бы уши заткнуть?
— Из-за чего хоть начали? — спросил я. Сын молчал. Глядел исподлобья хмуро, сопел и не говорил ни слова. И по всему было видно — ответа мне не дождаться.
Хотя на что они мне сдались, эти ответы. Я же здесь, кажется, вездесущий.
— Афродита? Так?
Арес дёрнул ушибленным подбородком. Ничего не сказал.
Ну да, богиню любви видели выходящей из покоев сына. И не раз. В покои Гефеста она тоже наведывалась. Да и Зевс ведь ее сватал за Хромца. Еще у меня согласия спрашивал, хотя кто я Афродите, рождённой из пены? Дал согласие — если согласна будет Киприда. Видно, сватовство оказалось удачным (не кто-нибудь — Владыка Моря замуж за сына зовёт).
— Она сговорена за Гефеста, — сказал я тяжело, — и сама на это согласилась. И тебе быть на ее свадьбе — скорее всего, она состоится после твоей.
— Пошли Афину, — выплюнул Арес. — Она представит Олимп лучше, чем я.
Не сомневаюсь. Хорошо хоть, вслух это не сказал. Договорил:
— А ты влез сегодня в драку с родичем будущей жены. Зевс не особенно любит Хромца. Но это его сын. Это не может не вызвать его гнев.
— И что он сделает? Отменит помолвку? И отдаст Кору в девственные богини или за Аполлона? Ты зря тревожишься, отец. Страх перед тобой так велик, что Зевс едва ли насупит брови. Даже если бы я явился на пир с головой Хромца.
Судя по блеску его глаз — ему этого хочется.
— Ты примиришься с Гефестом.
— Нет.
— Принесешь ему извинения.
— Нет.
— Отдашь дары — на сегодняшнем пиру.
— Могу ему в морду еще раз заехать. Или двинуть копьем — какой дар предпочтёшь?
— Ты меня слышал.
— А ты слышал меня. Что ты сделаешь, если я не примирюсь с ним? Посадишь до свадьбы на цепь? Выйдешь против меня сам на поединок? Так давай же! Проверим, кто из нас дерется бездарнее. Сколько можно осторожничать и договариваться — Владыка ты или не Владыка? Так ведь могут подумать, что ты боишься Зевса… или Гефеста… или меня.
Пальцы дернулись. Сжались на жезле власти — казалось, жезл сам повел руку: покарать дерзкого!
— Гневаешься, отец? — спросил Арес, темнея глазами еще — до Тартарской ночи. — Так покарай меня — чего тебе стоит. Ты дерешься не бездарно… так ведь, отец?
Давай же, шепнула тьма в глазах сына. Мягко, ласково, искушающе. Ударь сейчас, пока ты Владыка, пока ты — в полной силе. А еще лучше — подними лук и закончи со своим роковым предназначением.
С вязким страхом, который двадцать лет не дает спать, с вкрадчивым шепотом из прошлого: «Тебя свергнет сын, сын, сын…»
Стрелу и в Тартар — и пусть Пряхи на Олимпе подавятся гнилыми пророчествами!
— Ну же, — шепнули губы сына. Рокового пророчества. Он стоял, готовый к удару. Меч держал наотлет: соберется отразить удар? Нет?
И под ногами — словно трещинки льда. Отвратительного, тонкого, стигийского. Вдруг все же можно исхитриться — и избежать, но вдруг это — уже сейчас, и у меня дрогнет рука, и я не выиграю этот бой, потому что в ушах — тревожный гул пророчества…
— Что же ты, отец? Или боишься?
Щенок! Доведет ведь — полыхну, совью стрелу из владыческого гнева и действительно — всажу любимому сыну в глотку, лишь бы не слышать правды.
Потому что боюсь. Очень боюсь. Того, что видел однажды.
Куски тела отца, омытые черным ихором, неспешно падают в глубь Тартара. Свидетелей нет — подземный мир отвернулся, и пастушок-лучник торопливо сбрасывает черные куски в глубины Бездны. Слыша ее визгливый хохот: «Еще! Еще!!»
— Арес! Что здесь происходит?!
Мелькнул блик — золотые волосы в высокой прическе, золотая вышивка на пеплосе. Миг — и жена стояла между нами.