Улыбка — непослушная, озорная — стала шире, полезла на губы, упорная. А так хотелось красивой истории, — подумалось вдруг Метиде. О всеобщем блестящем спасителе, возмужавшем на Крите. Впитавшем в себя поучения богини Разума.
О будущем, одетом в сияющие одежды, которое позволит давать себе советы, выполнять за него работу, вести…
В таком будущем можно было бы утонуть, словно в Океане, — подумала вдруг Метида. Раствориться в нем навеки.
Так может, пусть себе непричесанное, дикое будущее бегает по лесам? Играет в игры, учится смотреть и притворяться. Да, Мойры, мудрые советницы. Я нашла Судьбу. Для всех.
Посмотрела на нее и решила оставить в покое.
— Позволь подарить тебе хотя бы оружие, — сказала она, сглотнув, — в память о нашей встрече… Литос[2].
Он смутился, кажется. Покосился в сторону свиты и проговорил тихо:
— Те, кто меня воспитал, говорили, что мужчина может подарить женщине что-нибудь в память о встрече. После ночи. Не знал, что бывает и наоборот. И у тебя пока нет причин дарить мне подарки, богиня.
Метида замерла. Посмотрела на юношеское лицо с пронзительными глазами. Подумалось вдруг: почему нет? Он поймет. Он не потребует ничего взамен.
— Ты развеселил меня — это пока никому не удавалось, — помолчала, решилась. — А если мне вдруг захочется купить твою ночь? Возьмешь от меня подарок?
И засмеялась, понимая — что чувствуют сестры, которые плещутся в легких волнах дни напролет. Смешно это — когда удается зардеться судьбу для всех.
— Если вдруг стану царем — может, и возьму, — усмехнулся сын Крона, и разговор окончательно скатился в глубины Тартара. — Цари они такие… странные. Только ты учти, у меня уже есть оружие. Два оружия. Лук и стрела — подарки от бабушки. Как их на что-то сменить?
— Бывает — оружие меняется. Когда меняется… — глянула на лук, на легкую белую стрелку, которую стрелок выхватил словно из воздуха и теперь вращал в пальцах. Осеклась, побледнела. — И давно тебя навещала… бабушка?
— Лет семь назад, — пальцы юноши бережно погладили истертый, обшарпанный металл. — С тех пор и играю.
— Играешь… — эхом отозвалась Метида, не отрываясь взглядом от лука, от серебристой стрелки. Подняла глаза, сказала тихо: — Прими от меня хотя бы знание. Оружие может быть — одно. Всегда одно — до тех пор, пока его не поменяешь.
— Но она дала мне два…
— Может быть, она тоже во что-то играла, Литос. Древние любят загадывать загадки. И играть. А может быть…
Больше она не сказала ни слова. Он тоже молчал. Задумчиво щурился на стрелку в своих пальцах, поглаживал лук — словно решал: какой подвох может заключаться в том или этом?
Стрелка и лук хранили невинность и покорно лежали в пальцах.
Метида вздохнула. Перехватила последнюю стрелу взгляда — черную, выкованную из задумчивости.
«Во что играешь ты, о Литос?» — пустила навстречу свою.
«Увидишь, — ударило в ответ. — И помни: я не буду играть вечно».
И — только в отдалении зашелестели кусты да закачалась на ветке мертвая гадина. Из других кустов неторопливо вылез обширный козий зад. Покачался и двинулся в заросли, как корабль — в бурю.
Было? Не было?
— А кто это был? — окликнула нимфа из свиты.
Метида не ответила. Перехватила копье, двинулась вперед. Передернула плечами, пробормотала на ходу: «Так… местный один. С козой», — и удивила свиту прытью. Спешила к тому месту, где остервенело выли псы, бросаясь на выползшее из-под земли чудовище.
С шипастым хвостом, с когтистыми лапами. С полной пастью зубов, которыми тварь уже успела покалечить двух куретов и изранить почти всех собак.
Визги, всхлипы и рычание тесно переплелись в воздухе.
— Богиня! — возопила свита позади. — Ты на это охотиться будешь?!
Метида остановилась, укрылась за стволом. С усмешкой качнула головой.
Зачем охотиться, если можно смотреть?
Вот охотники. Наскакивают на подземного жильца в смешной надежде, что это он — их добыча. Вопят, размахивают копьями, подбадривают, суетятся, то за деревья отскочат, то товарищей позовут. Псы — бросаются в бездумной верности, виснут у чудовища на чешуйчатых боках, на мощных лапах, развлекаются под ударами хвоста. Зачем? Для чего? Хозяин сказал.
Вот хор нимф — истошно визжат, дают советы издалека. Мужчинам — как воевать. Нимфам виднее, рядом с ними не хлещет шипастый хвост, на них не нацелены клыки.
Вот сама подземная тварь — глаза пылают огнем. Подземные твари иногда выбираются из своих логовищ — когда услышат шум охоты. Подставляются, открываются мнимо. Охотятся на доверчивых охотников, которые думают — что главные здесь они.