Аполлон не являлся, не звал к нимфам.
Афродита перестала плакать — небось, рассказали про его подвиги с Гефестом…
Мом, тварь этакая, при встречах хихикал. Обещал скорый сюрприз.
Афину он не видел. Старался не видеть. Ата-сплетница рассказывала — она в ссоре с матерью. Та, будто бы, еще с той лидийской ткачихи сердится на дочь. Что поступила неразумно и убила ее на месте.
Арес полагал, что Афина поступила не разумно, но мудро.
Сражений не было, это огорчало.
В воздухе пахло отцовскими стрелками-молниями. Грозой. Не поймешь — откуда придет, когда разразится…
К исходу месяца Арес готов был сам уже идти к отцу. Трясти за шкирку, если потребуется. Орать: «Что там такое случилось в день того пира, на обручении? Что ты такое задумал? Сам сиганешь в Тартар? Или меня скинешь? Ты нашел, как обмануть Ананку? Ты решил начать войну? Что…»
Но отец пришел сам. Осунувшийся, спокойный. В его покои.
Без оружия, как приходил всегда, хотя… сколько мигов нужно, чтобы достать из воздуха Уранов лук?
— Ты не женишься на Коре.
Арес отвлекся от полировки щита — нужно было чем-то убить время.
— Что?
— На Коре. Не женишься.
— Почему?
— Потому что я так решил. Я отдаю ее в жены Аполлону.
Губы у отца странно дернулись, и последнее слово он почти выплюнул.
Сыну Зевса и богини Леты. Не равному по рождению Аресу, сыну Климена Олимпийского и Геры.
Клейма Кронидов.
Наверное, все примутся выть, что это позор для несостоявшегося жениха.
— Ясно, — сказал Арес.
— Ты волен выбрать себе жену сам. Кого угодно. Пусть даже… Афродиту, — губы дернулись еще сильнее.
— Ясно, — сказал Арес опять. Подумал — может, опять к щиту вернуться? Раздумал.
— Но если ты решишь мстить Аполлону или Коре — это вызовет мой гнев.
— Сильный?
— Достаточно сильный, чтобы найти для тебя подходящую кару. Ты понял, сын?
Арес посмотрел на отца с удивлением. Даже и так? Даже и до кары великой, грозной, ужасной. Да после того, как я тебе перечу на глазах у всех, по каждому поводу… сколько раз ты уже должен был скинуть меня с Олимпа?
Кое-кто даже помочь предлагал, я слышал.
И вот теперь, из-за свадьбы, из-за этой рыжей… так? Даже до угроз?
Впрочем, все, наверное, правильно. Это ведь позор. Оскорбление — невесту отобрали, отдали другому! Жениху положено быть оскорбленным, топать ногами, во всю глотку орать, что он не допустит.
Такое вообще-то и не прощают. Ты все-таки дал мне повод, отец.
Ты рад? Нет, вижу по твоим глазам, полным обречённости. Ожидания, что я нанесу удар. В спину, когда угодно, но нанесу…
По закону. По пророчеству. По Ананке.
— Я понял, — сказал Арес. Увидел, как недоуменно прищурился отец. К чему подготовился? Что он бросится на него сейчас? Начнет кричать? Угрожать?
Наверное, хоть что-нибудь скажет.
— Мы поговорим, отец. Мы поговорим… потом. Хорошо?
Что угодно, только не это.
Решение стукнуло под сердцем. Созрело, упало, покатилось, можно в ладонь брать.
Холодное и сладкое, будто вино.
Сколько ты всего сделал для меня, отец. Подарил мне детство — наплевав на роковое клеймо. Научил стоять на колеснице. Подарил главное — ясное и выверенное, как решение.
Нет, это не я.
Так что ты хочешь от меня в ответ, отец?! Что хочешь, чтобы я сделал?
Хочешь — исчезну?!
Пока шел по коридорам дворца, пока запрягал лошадей в колесницу, думалось об одном. Жаль, с матерью не попрощался. И интересно, какая физиономия будет у Афродиты. На свадьбе с Гефестом. И будет ли гневаться Зевс (он уже привык к зятьку — будущему повелителю Олимпу… чем его брат не устраивал?).
Жаль все-таки — не сошлись с Мудрой в последнем поединке. Может, хоть взгляд…
Когда он обернулся — Афина стояла в пяти шагах, опершись плечом на стойло. В белом пеплосе, волосы заплетены в сложную прическу — так и хочется растрепать. Только одна прядь никак не успокоится — смеется на лбу.
— Аполлону мстить? Или к Зевсу — жаловаться?
Ненависти не было, ярости тоже. Будто волны на море улеглись.
— Давно хотел спросить тебя, — сказал Арес, выводя жеребца из стойла. — Ты же его дочь? Потому так… за него.
Хмыкнула, тряхнула головой. Выметнула насмешливый взгляд — адамантовое копье: «Дошло — трех веков не прошло. Что, братцем тебя теперь называть?»
— Говорили, я буду войной, — сказал Арес, оглаживая вороного. — Неистовой войной, безжалостной. Только теперь ведь не век для войн, так? Золотой век — куда в нем войне-то. Разве что на край света. Великаны, чудовища, волны океана… Самое место — в изгнании.