— Как посмела?!
Гул набирает силу, пожаром охватывает пирующих, и подробности из уст Мома щедро сыплются в пожар: каждая фраза — вязанка хвороста. История — залюбуешься. Танцевала как-то Гера на зеленой лужайке, а юный Ифит увидел ее и воспылал. А воспылав, приехал на колеснице и утащил. А утащив, задуманное осуществил. А Гера, стало быть, была не так уж и против, потому что вскоре принялась наращивать наставленные супругу рога — так, чтобы уж до Олимпа достало…
Зевс неистовствует больше всех: «Покарать неверную!» Не забыл сестриной стрелы… поборничек верности. Остальные, впрочем, тоже поборники: вино расплескивают, глазами сверкают, по столу стучат… и все ловят, ловят выражение лица Владыки — что-то он, обретший рога?
А я все сижу и понять пытаюсь: чем Геката поит подземное царство, для такой-то фантазии?! Вот что Гера делала на этой самой зеленой лужайке и почему танцевала? На кой морскому кифареду колесница с похищением? И наконец — хотел бы я видеть того, кто попытается похитить Геру. Особенно — когда при ней лук.
— У-у-у-у, неверная!!
И взгляды — на Владыку-рогоносца, который должен сказать, должен покарать, должен…
Быть Владыкой. Которые, как известно, рогоносцами не бывают. У Владык в семье всё просто. Бывают жены или любовницы. Если жена настолько безумна, что изменяет Владыке, — ее карают так, чтобы другим было неповадно. Бросают в Тартар, или глотают, или швыряют в раскаленную лаву…
Только вот — не изгоняют. Не бросают плащом с плеча — «Ну что ж, иди к своему любовничку».
Потому что сделать так — это проявить слабость. А когда под тобой трясется и качается трон, когда тебя вот-вот свергнет сын, когда…
Слабость иногда — роскошь, право на которую сложнее заслужить, чем на силу.
— Приведите ее, — сухо бросил я Силе и Зависти. Туповатые близнецы как-то разом встали по обе стороны трона. Подтянулись при виде холодного гнева на моем лице. Тяжко зашагали вон из зала. Казалось — за ними тронулась невидимая Молва, разнося поразительную весть: Гера, хранительница очагов, попрала свой собственный! Изменила мужу — ох, и поплатится за это. А Владыка-то грозен — он, конечно, Мудрый и Тихий по старой памяти, но чтобы такое…
Да. Я сейчас грозен. Пальцы впились в подлокотники, во взгляде — отблески стрелы, пронзившей отца. Вот-вот совьется из гнева — найдет кого-нибудь острием.
Во взгляде — отчаянное «Чем ты думала?!»
Да, я отпустил тебя… но от Владык не уходят. И Владыки не отпускают: отпускать — всегда слабость. У них не бывает даже — бывших жен. Только те, о ком они сказали: моя. И кто навеки потерял право изменять им.
Я дал тебе это право — и не могу об этом сказать, потому что это будет все равно, что признать свою слабость, а стоит мне показать ее — и поднимется восстание. Кто-то слишком плотно обосновался за моей спиной, жена. Там не только Арес. Там еще кощунники, ненавидящие меня титаны… и младшие братья. Может, и кто-то еще.
Так что же мне с тобой делать, Гера?!
«Покарай меня, Владыка…»
Губы у нее не шевельнулись — вспухшие, слишком алые после поцелуев. Только блестели глаза сквозь растрепавшиеся волосы. Она стояла передо мной — в мужском хитоне — и в глазах у нее было то самое понимание, что и у меня: Владыки не отпускают.
«Я виновата, Аид… я должна была остаться. Должна была поставить выше всего — долг, как и говорила. Не должна была слушать тебя тогда… и вот теперь они будут считать тебя слабым. Потому что, будучи всеведущим, ты не узнал об измене жены, потому что позволил измену. Но еще более слабым они посчитают тебя, если ты оставишь преступление без наказания».
— Правда ли то, что ты осмелилась изменить мне?
Так спрашивает Владыка — с нахмуренными бровями, с суровыми складками на державном челе. Величественный и грозный.
— Мом-Насмешник не может лгать, не так ли, Владыка? Что значит слово слабой женщины против его слова — даже если она царица?
Так отвечает царица — с гордо вздернутым носом, поднятым подбородком, насмешливая и непреклонная.
И шумят возмущенные изменой мужчины, и где-то на земле разгуливает, разнося новости, стоустая Молва, и никто не замечает другого разговора — разговора заговорщиков, отчаянных, скрещенных взглядов:
«Кара…»
«Да, кара. Такая, чтобы они поверили в твою силу, такая, чтобы неповадно было никому… Аид, сейчас они потребуют от тебя суда, и тебе все равно придется…»
— В подземелья её, — звучит грозный глас царя. — В темницу. Кару я определю позже.
Такую, чтобы каждому было неповадно.
Владыкам не изменяют. Они не отпускают.