В подземный мир я не стал наведываться, хотя и предлагали. Слова «Мы не вмешаемся» прозвучали десятилетия назад, но прозвучали твердо. Будут звучать еще, при надобности – века.
Мечи у тельхинов закупили, кузницу на Олимпе для Циклопов оборудовали – Гефест постарался – теперь там с утра до вечера звучали молоты. Зевс успевал всюду и сразу, больше него успевал только Гермес, которому я все же вручил свой хтоний для разведки. Подумал еще – не следовало ли напомнить о возврате… не стал. Решил, что хватит моей славы.
Сын Громовержца и Майи-плеяды, дочери Атланта (надо полагать, дедуля был не в восторге от такого внучка), был везде и сразу и при этом выглядел свежим, жизнерадостным и очень хитрым. Он доставлял сведения от Офриса, передавал мне распоряжения Зевса, а Зевсу – мои сведения о перемещениях войск, летал к Посейдону, к Гелиосу, к союзникам, к тельхинам (и умудрился надуть их на полтысячи мечей) – наверное, он не летал разве что в подземный мир, да и то – кто там его знает, неугомонного…
С хтонием и со своей ролью разведчика Гермес свыкся настолько, что иногда пытался подсматривать и подслушивать даже на Олимпе, а не у Офриса. До моих войск изредка долетали в виде сплетен то буря негодования Афродиты, то жалобы Деметры. Эвклей в промежутках между делами снабженческими и очередной лепешкой с сыром мимоходом поминал что-то о том, что Гермес, мол, уже успел детишек себе настрогать то ли от нимф, то ли от смертных, и детишки-то какие-то странные.
Арес неизменно начинал любой разговор, касающийся Гермеса, с «этот вредитель…».
Впрочем, пользы от младшенького сына Зевса все равно было больше. Когда меня посреди наступления срочно выдернули на Олимпийский совет – именно он ненавязчиво разместился за спиной отца, щурил глаза и выглядел – новость – на редкость серьезным.
– Аид, отводи войска, – первые же слова нашего предводителя дали понять, что совет – последний. За ним – последний бой.
Кроноборец был почему-то в ратном доспехе, будто на войну собирался уже сейчас. Сиял изготовленный Гефестом панцирь – радовал взгляд тонкой адамантовой ковкой, кузнец Олимпа вполне освоился с материалом.
Ожиданием битвы веяло в зале, и забавно было осознавать, что бога войны на этом совете нет: я бросил войска на него и Прометея.
– Ладно.
– Семь дней – собрать рати в кулак. Потом они дойдут до наших рубежей. У нас все готово.
– Ударим на опережение? – спросил Посейдон. Он был без доспехов и озадаченно поглядывал на остальных – а они внезапно заявились в полном снаряжении. Артемида и Аполлон с луками, правда, они луки везде с собой таскают… Афина не расстается с копьем и мрачно поглядывает на Гефеста, Афродита сидит с гребнем – золотые локоны расчесывает, разочарованно посматривает на меня. Во взгляде – красноречивее некуда: «Уж лучше б Арес явился…»
– Нет.
Короткое слово. Непомерное решение за ним.
– Позиции как наметили раньше. Нельзя показывать, насколько мы сильны...
Шевельнулась Афина, додумав вместе с остальными: «Или насколько мы слабы».
– Значит, уничтожаем шпионов, – подытожила она. Аполлон, мечтательно улыбаясь, погладил лук – на этом поприще он уже снискал себе славу на несколько песен.
Если потом будут песни.
Голос подняла Гера – она сидела с плотно сжатыми губами, выпрямленная и какая-то застывшая с виду.
– Ника с нами?
Насторожились неподалеку от Зевса Сила и Зависть – двое братьев маленькой Ники. Покривились губы Стикс, которая сегодня впервые отбросила роль матери и открыто облачилась в черный доспех.
– Решимость у нее есть. Но она ребенок.
– То есть, долго, что ли, не выдержит? – Посейдон, вот опять ты не вслушиваешься в то, что таится за словами…
– Она богиня. Она выдержит. Но она… она… играет.
Заговорили все сразу: Артемида, о необходимости застав, Афина, Гефест – этот что-то о доспехах. О мелочах.
Захихикала за спиной Ананка.
– Они думают, если будут кричать – я не услышу, представляешь, невидимка!
Совет продолжал надрываться, на разные голоса споря о несущественном.
Ладно, пусть, я не за этим сюда…
Зевс встретил мой взгляд. Зло дернул головой: что ты все о крайних средствах, брат!
Одними губами: «Нет».
Нахмурился в ответ на мою кривую усмешку.
Нет, так нет, брат. Пусть себе Гекатонхейры спят в Тартаре под охраной бдительной Кампе!
А мы выйдем в бой и поиграем с малышкой Никой в победу.
После совета меня задержал Гермес. Подошел в сопровождении хмурого, волосатого и рогатого детины и протянул хтоний двумя руками, бережно.
– Ни царапинки нет, – заверил, тараща хитрущие глаза. – Вот, сам посмотри. Я его даже почистил – ужас теперь внушает в два раза лучше.
Просто образец почтительного племянника.
– Ну, что ты так смотришь, дядя, это ж не коров у Аполлона угнать. Я о тебе с детства наслушался… и все больше шепотом. Вот еще спросить хотел… сына моего к себе в войско не возьмешь? Это вот Пан.
Волосатый и рогатый Пан, облаченный в драное подобие хитона, посматривал исподлобья, переступал копытами и теребил дудочку из тростника. Сынок был похож на папу, как Афродита на кентавра. Гермес верно истолковал мой взгляд и широко развел руками:
– Ну, такой уродился. Он у меня все больше по лесам, с сатирами бродит. Мирный. А тут прямо вцепился: возьми на войну и все. Предсказание ему, что ли, какое-то было.
– Почему ко мне?
– А больше никто не берет, даже к сатирам, – подал голос юный Пан, длинно шмыгая неотцовским носом. – Говорят: в тыл с такой рожей…
По мне – так рожа подходящая, среднего титана можно испугать.
– Каким оружием владеешь?
Сынок Гермеса серьезно призадумался. Потом приподнял и показал мне тростниковую дудочку. Теперь понятно, почему никуда не берут.
– И многих этим собрался уложить?
Помялся, спрятал дудочку. Закусил губу, прикрыл глаза, подпрыгнул и ударил в пол копытом.
Пол брызнул острой крошкой. В мраморе остался вдавленный след. Снесло и разобрало на щепки тяжелый стол, опрокинулись кресла, посыпались чаши, завизжала какая-то нимфа из прислуги. Мне пришлось вскочить, чтобы удержаться на ногах.
– Отведешь к Эвклею, он с моими войсками, – велел я. Помедлил и прибавил: – Пусть проследит, чтобы рядом с ним никого не ставили.
Только когда пушистый от счастья юнец, цокая копытами, покинул мегарон, а за ним убыл и Гермес, я заметил, что один из участников совета и не думает оставлять зал. Афина замерла в напряженной позе, глядя на щепки, оставшиеся от стола. Пеплос на ней сбился, открывая ноги. Шлем, лежавший на столе, покоился в углу, но дочь Зевса не искала его взглядом. Она смотрела в никуда – словно надеялась там рассмотреть Ананку.
– Всего семь дней, – пробормотала наконец. – Что-то должно случиться. Что-то должно…
Видения мудрых вернее видений пророков.
Случилось – за день перед последним сражением.
* * *
– Корк…
– Что?
Ничего. Ни звука – из бледных губ. Только глаза – два морских омута, совсем не Посейдоновы – широко распахнуты, а из них…
«Коркира… дети… Коркира…»
Остров, куда посылали на обучение – мальчиков и под охрану – девочек. Куда наши союзники переправляли своих детей, страшась гнева Крона.
Где резвился с остальными Загрей – сын Зевса от безымянной нимфы.
Палестра.
Я позволил Тритону, старшему сыну Посейдона и Амфитриты, бессильно сползти по стене. Лишившись моего плеча, племянник морской водой пролился на пол, будто бы и вовсе не дыша. Распластался у ног: тонкокостный, с женственным, бледным до синевы лицом, волосы – черные, с зеленым отливом – облепили спину.
В воздухе висело благоухание ихора – дразнило ноздри знакомыми нотками. Прозрачная кровь богов, мешаясь с морской водой на одежде посейдонова сына, вытекала на плиты коридора.
Ничего, он бессмертен.