Сейчас же, как только пароход нырнул за горизонтом в небо, Маринця с Михаськом пошли по лагерю искать фуру с куликовскими людьми. Но фуры той не нашли, а наткнулись на старушку, которая тоже отстала от своих, а теперь вот нашлась.
Старушка сидела среди своих сыновей, невесток и дочек и, кто знает, в который уже раз, рассказывала свою историю.
— Как попадали мы в грязь, то уже думала, что конец света настал.
Когда Маринця с Михаськом подошли, старший усатый зять или сын старушки недовольно спросил:
— А вам что надо?
И остальные тоже были не рады, что в их теплый семейный кружок кто-то теперь заглядывает.
— Да тут девочка ищет своих людей, потерялась. А еще должна остаться какая-то старушка от тех людей, что отъехали вчера. Вот и хотим ее найти и расспросить, — пояснил парень.
— Так это буду я, — радостно отозвалась старушка. — Садитесь и спрашивайте, потому как я тоже чуть было не потерялась от своих. — И она начала свою историю. Маринця из ее рассказа поняла, что ехала она с какими-то куликовскими. И похоже, что это была Ганка с детьми.
— Здесь на пункте дали ей фуру, потому что тот, кто их вез, уехал в свое село. Как выезжали — сказали, что поедут или на Киев, или в Сибирь. Но это можно узнать завтра или послезавтра, как фура вернется, потому как здешняя. А теперь, деточка, оставайся возле нас жить.
Старушка отрезала хлеба, положила со сковородки, стоявшей на огне, сала и дала Маринце. Хоть Маринця сейчас есть не хотела, все же взяла, потому что старушка говорила с нею очень ласково и глаза ее смотрели с нежностью. И Маринця осталась возле этой семьи.
XVII. А ЧТО БЫЛО ПОТОМ
— В очередь! В очередь! Станьте в очередь, иначе ничего не получите! — неприятным тонким дискантом по-русски кричала светловолосая панночка и закрывала большой крышкой котел с супом.
Хлопы, старухи, женщины стояли вокруг нее, подставляя миски, кувшины и другую посуду.
— В очередь!
Но люди не двигались, чтобы стать в очередь, еще ближе подставляли посуду и оглядывались друг на друга, стараясь понять, что хочет от них эта панночка.
— В очередь! Нахалы! Какие неблагодарные!
Панночка злилась, и люди видели, что это на них, но ее крик тоже возбуждал злые огоньки в их глазах.
— Вы нам лучше скажите, что мы должны сделать, чтобы получить эту ложку постной зупы?
Тон мужчины был упрямый, жесткий, и панночка притихла. Потом показала, как надо стать, приговаривая: «Вот так».
— А, значит, надо стать один за другим, — и люди начали становиться.
— За постной водой да еще и порядка хотят. Муштруют тебя! — Человек, который тянулся к панночке первым, сплюнул и вышел без супа из барака.
— Еще подлейте чуть. Семья большая у нас, — просила какая-то женщина.
— Нельзя. Вас много. Всем не хватит.
Люди подходили по очереди, получали свое и отходили.
— А чтоб тебя черт побрал с этим богатством. Сидел бы человек на месте, не рыпался. — Такое говорили те, кто побогаче. Подходили, хмурые, к котлу, подставляли посуду и отходили в гневе.
А бедные стояли тихо, неслышно подходили, брали с благодарностью пшенную постную похлебку и так же тихо отходили.
— Нет, московское панство еще не спятило, чтобы открыть свои сундуки, раздать землю, пустить вас в свои дома и сказать: «Идите, люди добрые, за то, что слушали, как красно говорили ваши Качковские, Бобринские, за то, что тянули руку за ними. Идите! Ведь вас согнала с места война, добро ваше раскрадено, а села ваши сожжены». Нет, дураков там не найдется, одни только мы такие.
— Вы, кум, не очень язык распускайте, это не безопасно. За такие слова могут наложить на вас и арест. Разве не знаете, сколько народу уже арестовали, а все потому, что головы у нас дурные.
Так говорили хлопы в хвосте за похлебкой, а Маринця стояла и слушала. В барак вошли посторонние люди. Какие-то паны, подумала Маринця. Среди них были поп и полная краснолицая женщина, как видно, попадья. Люди притихли, ждали своей очереди.
Паны стояли возле светловолосой панночки и, улыбаясь, с видом благодетелей поглядывали на людей, подходивших за супом. Когда Маринця подставила свою большую миску, которую дала ей старушка, чтоб больше налили, попадья сказала:
— Смотрите, какая хорошенькая! Ты откуда?
И Маринце опять пришлось рассказывать свою историю.
— Оставайся у меня.