Люди сидят за столом, пьют, поют, едят, а они с Маринцей сидят возле печи и едят из одной миски драгли[2]…
И тогда отец говорит:
— Из моего Иванка и из Маринци получится хорошая пара. Дай бог, если дождемся, справить свадьбу!
— Дай бог! — отвечает Проць, опоражнивая чарку, а люди смотрят на них, поют и смеются.
Это было весной, и с той поры Иванко стал стыдиться Маринци.
Коровы уже прошли, а над дорогой все еще пыль. Иванко садится на землю и водит пальцем по песку. Вот появляется голова, нос, вот смеются глаза. Но Иванко не может нарисовать кудрявые волосы. Задумался…
Бегут люди. Вот мать Маринци побежала. Но куда они так бегут? Иванко над этим не хочется думать. Пусть себе бегут. Он перестает рисовать и, щурясь, смотрит на свою работу.
Бежит Сильвунко, гонит корову. Опоздал. Но почему он так гонит? Вот он уже поравнялся с Иванко.
— Иванко! Иванко! Идем в город. Вот я сейчас загоню корову. Убили…
— Убили? — Иванко широко раскрывает глаза. Но Сильвунко уже не видно.
Темнеет. Сероватые тени качаются над хатами, змеями свиваются возле заборов.
И вдруг великий страх пронизывает его, а из груди вырывается: «Мама!», и от этого слова еще больнее что-то хватает за сердце, а в мыслях встает мама с измученным лицом, с запавшими глазами, с узлами на плечах.
Пролетел ветер и сровнял песок. И там, где была нарисована Маринцина голова, теперь ровное гладенькое место.
Уже Сильвунко вернулся. Он держит большой кусок хлеба, смеется и зовет Иванко:
— Пойдем. В городе полно народу. На костеле, на церкви, на гмине[3] висит черный флаг.
Черный флаг!.. И от этого в глазах Иванко становится темно, будто завесил их кто-то черным покрывалом.
Тут открывается дверь, и с плачем выбегают Гандзуня и Петрик. В хате закатывается Юлька.
И снова Иванко замечает, что люди плывом плывут в сторону города. Стоит и не знает, куда ему идти — к Юльке или за Сильвунко. Люди бегут, и никто не обращает на него внимания.
— Пойдем! — доносится издалека. Иванко хочет пойти в хату и взять ребенка, но ему почему-то страшно.
— Пойдем в хату вместе, — говорит он детям.
Из огорода выбегает Маринцина мать.
— Мы боимся идти в хату, — говорит Петро. — Мамы еще нет.
Соседка идет в хату, выносит Юльку, а Иванко видит тревогу в ее глазах, и от этого ему еще больше становится страшно, а из глаз текут слезы.
— А ты почему плачешь? Стыдился бы! Мамы нет — придет. Смотри, Юлька маленькая и та перестала плакать! А ты такой большой и ревешь!
Юлька сидит на земле. Всплескивает ручками и смотрит нежно в заплаканные глаза Иванка. И от этого еще больше сжимается сердце, тоска обливает щеки крупными зернами слез.
Соседка ушла. Улица пустеет. Тишина… И только металлически отчетливо звякают детские голоса.
— Мы боимся, мамы нету!
Иванко снаружи подпирает палкой дверь, берет Юльку на руки:
— Пойдем на площадь. Там черный флаг!
Идут…
От их хаты до центра местечка не очень далеко. Надо идти прямо, мимо костела, а там уже и площадь.
Иванку теперь даже интересно. Он побежал бы, если бы не дети.
Вот хата Сметаны. С крыльцом, большая. Это хата богатея. Возле нее сидит старый дед Сметана.
— Куда ты, беда, тащишься с детьми?
Но Иванко не слушает. Ему интересно поскорее добраться до площади.
Вот уже и костел среди густых дуплистых лип. Он стоит на горе. Это самое высокое место в округе. Возле него проходит мощеная дорога. Сбегает от костела вниз, перекинулась через реку и среди густых верб через Львовское предместье[4] тянется прямо во Львов. Иванко любит отсюда всматриваться в даль дороги. Здесь должна пройти мама. На высоком шпиле костела, словно черный хвост какой-то огромной птицы, маячит флаг. Иванко кажется, что это хвост Смока, о котором рассказывала баба Оксена.
Дети проходят мимо лип, зияющих дуплами, словно черными пещерами.
Детям страшно. Они хотят пробежать поскорее к людям, что стоят на углу, но из-за Юльки нельзя. У Иванка уже нет сил дальше нести ребенка. Дети берут Юльку за руки и тянут по земле. Она кричит, но испуганные дети торопятся.
На углу возле костела полно людей. Они стоят группами. Мужчины о чем-то горячо разговаривают, а женщины расселись на траве у ограды. Те, кто идет с поля, присоединяются к ним. Пастухи что есть силы гонят коров, пыль так и не оседает над дорогой.
Иванко подводит детей к ограде, где сидят женщины.
— Вы только посмотрите, людоньки, куда он притащился с детьми! — говорит баба Василиха.