В хлеву кричала голодная свинья. В хате стояли помои, а в сенях было немного резки. Можно было дать, но никто не отважился открыть дверь в сени. Свинья кричала и ломилась в дверь, и этот крик нарушал тишину, но она засела в каждом углу хаты и говорила с детьми тонким шелестом липы, отбрасывавшей подвижные тени на окна.
Потом свинья замолкла. Выломила дверь и ушла на огород.
И сразу детям показалось страшным окно, где лампа высвечивала золотыми искорками капли пота. Уселись все трое на земле возле колыбели и потихоньку качали Юльку, а она уже дремала. Так сидели и прислушивались к движению воздуха на дворе, но было тихо, и только шелест липы и ритмичный скрип колыбели прошивали тишину.
Петро громко кашлянул и сам испугался своего голоса. Иванко посмотрел сурово, будто Петро чем-то провинился.
А потом Петро и Гандзуня свернулись на земле и заснули. Иванко еще сидел некоторое время и вплетал в тишину свои грустные, неясные думы о маме. Только теперь почувствовал, как это хорошо, когда мама дома, но постепенно думы расплывались в темноте, тонули…
Сон тянулся откуда-то с ног, проходил по груди, подбирался к голове и обматывался вокруг нее толстым обручем.
Голова тяжелела, словно шея не способна была выдержать ее. Прислонился к колыбели и заснул.
Проснулся от стука. Сначала думал, что это было во сне, но стук повторился. Еще минуту сидел — со сна не мог разобрать, где стучат: в окно или в дверь.
Теперь ясно расслышал — кто-то стукнул в окно, выходившее на огород.
Но кто бы мог стучать с огорода? Мама постучала бы в дверь.
Стук снова повторился, и Иванко стало страшно.
— Петро! Стучат. Пойдем спросим!
Когда Петро начал тереть со сна глаза, Иванко почувствовал себя смелее и подошел к окну. А Петро перевернулся и снова заснул.
— Иванко, открой! — Иванко подумал, что это отец, и бросился к окну. Но отец был не в такой шляпе, а по голосу нельзя было разобрать — человек говорил тихо.
— Иванко, открой! — повторил неизвестный, припав лицом к окну. Иванко увидел небольшие черные усы, спадавшие вниз, и узнал отца.
Когда отец вошел в хату, Иванко поразил его необычный вид. Обильный пот стекал по смуглому лицу, весь он был в пыли, а сапоги вместо черных казались серыми.
Он огляделся в хате, увидел на земле сонных детей и спросил:
— Где мама?
— Ушла во Львов.
Иванко увидел тревогу в отцовских глазах и собрался было заплакать.
— Ц-с-с! — шумнул отец и сказал Иванко, чтоб завесил окна.
А сам прикрутил лампу.
Иванко голодными глазами посматривал на руки отца, на карманы — нет ли какого гостинца. А отец спросил:
— Нет чего-нибудь поесть?
Иванко сказал, что было немного картошки, да дети съели. А больше мать ничего не оставила — должна была скоро вернуться.
Отец больше ни о чем не расспрашивал, а сел на лавку и сильно загрустил, нахмурился. А Иванко подумал: «Тато горюет, что мама умерла!» — и слезы опять потекли из глаз.
— Ты чего? — сурово спросил отец.
— Мама умерла.
— Кто тебе об этом сказал?
— А ее нет!
— Придет. Запоздала, а вечером не хотела ехать, значит, вернется завтра.
Отец подозвал Иванко, посадил на колени, погладил по голове и сказал:
— Иванко, ты был у меня мудрый парень. Хочешь быть дальше таким?
Иванко кивнул, а отец опять спросил:
— А хочет Иванко, чтобы тато и дальше жил с вами, или хочет, чтобы тато был в тюрьме?
От этих слов тоска прошла сквозь сердце Иванка, словно нож. Слезы закапали из глаз. Качал головой и говорил, что он хочет, чтобы тато жил с ними.
— Так вот, сынку. Отца разыскивают жандармы, тато убежал из Львова.
Он говорил шепотом, и от этого Иванко чувствовал гордость, что тато доверяет ему тайны. Слезы перестают капать, и он важно слушает.
— Я должен спрятаться здесь и дождаться мамы, а ты смотри никому не говори, что я приходил. Скажи: как тато ушли во Львов на работу, так еще и не вернулись. А Петру и Гандзуне тоже не говори, они еще малые, могут проговориться.
Но тут Петро начал сквозь сон кашлять, а потом сел и позвал маму и Иванко. Никто не отозвался, но он уже успел увидеть, что в хате сидит тато.
Серело. Отец собрался уходить, и Петро спросил:
— Тату, а куда вы идете?
Тогда тато погрозил Петру, чтобы закрыл рот и никому, никому не проговорился, что тато были дома, потому как иначе тата заберет жандарм… Петро испугался и говорил: ей-богу, он никому не скажет.
Отец позвал Иванка в сени и там сказал ему: он будет прятаться в крыжовнике, так пусть Иванко скажет ему, когда придет мама, и принесет утром чего-нибудь поесть. Потом Иванко вынес ему одеяло, и отец ушел.