Войдя в хату, Иванко тут же пригрозил братишке, чтобы тот держал язык за зубами, а Петро клялся и испуганно смотрел на него черными, узенькими глазами.
Серый свет сочился в хату. Под лавкой возле печи сидели двое детей и, сдерживая слезы, горделиво хранили в сердцах доверенную тайну. Этот день, принесший столько тревоги, они запомнят на всю жизнь.
А утром появилась мать. Она вошла в хату грустная и сказала:
— Уже нет, детки, нашего тата! — и заплакала.
Но Иванко засмеялся, подошел на цыпочках и сказал ей на ухо:
— Тато сидят под крыжовником.
Тогда мать обрадовалась, достала гостинцы, и дети стали есть.
А Юлька лежала у матери на руках и сосала, держа грудь обеими руками, будто кто-то собирался ее отобрать.
VI. САРАНЧА И ЖАНДАРМЫ
После того как убили принца Фердинанда и везде — на костеле, на гмине и на церкви — вывесили черные флаги, еще и саранча налетела.
Она летела тучами с востока и пугала людей своими круглыми большими глазами, широкими ртами, в которых должны были исчезнуть поля, сады и все, что могла она съесть.
Люди бежали на свои поля, в сады, словно хотели прикрыть их от саранчи. Саранча спускалась на землю, и никто не в силах был ее остановить. Но необъяснимо почему, не коснувшись посевов, она вдруг поднялась вверх, потом опустилась на вербы, на яворы, на липы, а на другой день повернула опять на восток.
— Несчастье придет с востока! — говорили люди, и пошел слух, что «стонет земля».
— Стонет земля, чует великие несчастья, потому как будут ее пулями кромсать, пушками дырявить, кровь людей потечет буйными волнами и даже реки покраснеют.
Люди начали говорить про войну. Маринце и Иванку казалось, что война — это большой крылатый Смок, с блестящими кровавыми глазами, с бездонными пастями, с черными большими хвостами. Смок в какое-то время должен был налететь на их край, жечь хаты огненными языками, глотать людей своими пастями, а кровью людской полнить реки, родники, моря…
Ребятишки с их улицы собирались бежать в леса. Там они надеялись пить молоко ланей, одеваться в звериные шкуры, мечтали есть лесные орехи. Но как забил барабан — это было вскоре после убийства Фердинанда, — все люди повыбегали на улицу и всем людям сказали, что уже война Австрии с Россией. Маринця видела, что Смок не летел, а только много людей плакало, потому что их отцов, мужей, сынов и братьев забирали в войско.
Еще ходили по хатам жандармы. Ох эти жандармы! То было пополудни — Евка Шах бежала из города и кричала:
— Ходят жандармы и всех забирают до криминала[5], кто тянет руку за Россию. Начисто всех москвофилов берут в тюрьмы и погонят до самой Вены, пред цисарские ясные очи!
А когда пришла баба Василиха, то сказала, что уже из Львовского предместья гонят девушек, парней и даже забрали малого мальчишку Панасюка за то будто, что сказал какое-то слово против Австрии.
Тогда некоторые из хлопцев стали уходить из дому. Проць Породько тоже убежал, потому что был отчаянный москвофил, в войско не шел, ненадежным был он для Австрии в такое время, когда она воюет с Россией.
В хатах остались только кривые старые деды, малые дети и Маринця. Проциха была все время в поле. А жандармы шли…
За ними бежали издалека люди. Сначала они зашли в хату Михаила Курила. Из взрослых в хате не было никого. На земле сидели Гандзуня и Петрик — строили из палочек домик, а Юлька спала.
Дети увидели жандармов, перестали строить и, напуганные, онемевшие, смотрели на них. Петро припомнил наказ Иванка и сжал рот, а Гандзуня увидела это и тоже сжала губы.
— Где мама? — спрашивали сурово жандармы, но дети словно одеревенели, сидели с плотно закрытыми ртами и ничего не отвечали. В эту минуту в хату вбежал Иванко. Руки у него были вымазаны отрубями — он только что сделал замес свинье.
— Тато как ушли во Львов на работу, так еще и не возвращались! — сказал поспешно, весь дрожа. Словно в лихорадке покраснело лицо, тревожно поглядывал то на Петра, то на жандармов.
— Еще не возвращались! — пробормотал, заикаясь, Петро, чтобы Иванко понял: он ничего другого не говорил.
Жандармы переглянулись.
— Значит, тато еще не возвращался? — спрашивал жандарм, держа Иванко за подбородок, и остро, пристально смотрел в глаза.
Петро и Гандзуня начали плакать.
В хату вошли люди. Это были те, кто чувствовал себя уверенно и не боялся ареста. Среди них были поляки и те, кому при всяких обстоятельствах бывало хорошо. Все они знали, что Михаила Курила ищут жандармы за какую-то политику против цисаря. Что хотели забрать его еще во Львове, но он убежал и теперь где-то прячется и приходит домой только ночью.