Тем временем продолжалось развитие планов возвращения золотистых в природную среду. Естественно, такой грандиозный замысел требовал тщательной разработки и осторожности в подходах. Следовало произвести экологическую разведку, определить численность дикой популяции, затем найти свободные участки с условиями, позволяющими выпустить особи, выращенные в неволе. Одновременно в пяти зоопарках США отобрали пятнадцать тамаринов и отправили в Центр приматов в Рио для промежуточной подготовки. Животное, рожденное в неволе, скажем в третьем поколении, приучено питаться в определенные часы, оно избавлено от необходимости добывать себе корм. Важнейшая черта защищенного мира неволи — отсутствие хищников вроде змей и ястребов; даже гомо сапиенс воспринимается как щедрый на дары заботливый друг. А потому животных надлежит постепенно приучать к суровым реальностям леса, чтобы они могли там выжить. Так, было обнаружено, что тамаринов пугают качающиеся ветки. В приличном зоопарке они лазают по надежно укрепленным веткам, и сгибающаяся под весом опора вызывает страх, пока не научишься с ней управляться. Животным следовало также привыкать к употреблению, наряду с обычной диетой, совсем незнакомых диких плодов, и было чрезвычайно интересно наблюдать, как молодые особи обучаются быстрее и делятся своим опытом со старшими.
Поначалу реинтродукция проходила медленно, но постепенно животные и ответственные за проект люди набирались опыта, и дело пошло на лад. На одной фотографии можно видеть, как выращенный в неволе тамарин ест лягушку, чего он никогда не получал в своем зоопарке в Вашингтоне; было очевидно, что животные хорошо осваиваются в новой среде. Следующая фаза предусматривала интродукцию выращенных в неволе животных в места обитания диких, и великим событием стал первый случай, когда самка из зоопарка родила двойню от дикого самца.
К тому времени мы на Джерси вырастили больше двадцати пяти золотистых львиных тамаринов, так что могли принять участие в реинтродукции, выделив пять наших особей. Их выпустили семейной группой в лесочке, где не было диких тамаринов, и мы гордимся тем, что наши питомцы были первыми среди рожденных и выращенных в неволе, которые дали потомство в природной среде. Вот доказательство для сомневающихся, что, если усилия различных специалистов согласно направляются к общей цели, размножение животных в неволе не только возможно, но позволяет спасти от вымирания множество видов.
На всю жизнь запомнился мне дивный пикник с Роджером Пэйном и его семьей во время моей второй поездки в США. Я говорю о том самом Роджере, что провел такие замечательные исследования китов; это ему мы обязаны записями чудесных скорбных китовых песнопений, которые слушаешь, затаив дыхание и жаждая постичь, что же такое эти удивительные огромные создания говорят друг другу. Впрочем, во время упомянутого пикника Роджер в основном расспрашивал меня о работе Треста, и я постарался рассказать ему о наших задачах и целях.
Под конец Роджер сказал:
— Кажется, я тебя понял — вы выращиваете животных, с тем чтобы вернуть куда-то. Вопрос в том, чтобы это куда существовало.
В короткой фразе он обозначил одну из главных проблем выращивания животных в неволе; за неимением лучшего определения назову ее «синдром куда». Случай с родригесскими крыланами может служить хорошим примером.
Маленький остров Родригес расположен в океане в шестистах пятидесяти километрах к востоку от Маврикия. Один из первых европейских поселенцев, Легва, называл Родригес раем с густыми кущами, населенными дивными тварями. Тут обитала удивительная длинноногая птица пустынник, чем-то похожая на современного африканского секретаря. А гигантские черепахи водились в таком количестве, что, как говорится в одном источнике, по их спинам можно было «пройти… свыше ста шагов… не ступая на землю». (Говорят, в прошлом в Англии белка могла пробежать по деревьям и живым изгородям от Лондона до Абердина, ни разу не спускаясь на землю.) Еще в этом тропическом раю обитали геккон метровой длины, земляной попугайчик и много иных необычных созданий. Теперь Родригес, сухой, эродированный, открыт палящим лучам тропического солнца; на нем почти не осталось зелени, потесненной людьми. Исчез длинноногий пустынник, исчез земляной попугайчик, нет больше огромного геккона и мостовых из черепашьих панцирей. Остались только клочки леса, и в самом большом из них, получившем название Каскад Голубей, обитает единственная в мире колония крыланов (они же — летучие лисицы) с ярко-желтым мехом на теле и голове. В 1976 году мы с Джоном Хартли побывали на Родригесе и отловили для размножения восемнадцать крыланов; вся популяция тогда насчитывала сто двадцать особей. Несколько экземпляров были помещены в птичнике маврикийского правительства на Блэк-Ривер (где содержатся также розовые голуби), трех самцов и семь самок мы привезли на Джерси. Здесь нами выращены девяносто детенышей, и мы учредили вспомогательные колонии как в других зоопарках Великобритании, так и в США. Число особей достигло такой цифры, что пришло время подумать об интродукции. Но где?