Даррелл стал моим близким другом. Более четверти века моя судьба переплеталась с его жизнью и работой. Первое знакомство состоялось в одностороннем порядке, без прямого участия самого Даррелла, но оно оказалось настолько ярким, что я помню нашу первую «встречу» так, как будто это было вчера: кто-то из коллег-аспирантов помахал передо мной тоненькой скромной книжечкой в бумажном переплете и сказал: «Взгляни, очень неплохая вещь. Фамилия автора незнакома, какой-то Даррелл, но написано здорово!» Называлась книга «Перегруженный Ковчег», издание тогдашнего Географгиза. В тот же вечер, проходя мимо киоска около одной из станций метро, я поинтересовался, без особой надежды и, по правде говоря, равнодушно, нет ли в киоске такой книги. Она была. Дома я раскрыл книжку и пропал! До тех пор, пока не прочел последнюю страницу, не мог оторваться. Меня сразу поразил и захватил совершенно особый угол зрения, под которым писатель смотрел на мир природы, необычный, удивительный стиль письма, тонкий юмор, своеобразная манера общения с читателем. Без преувеличения, я был очарован. Случилось это в 1958 году. Так началось триумфальное вступление Джеральда Даррелла в нашу литературу о природе.
Шли годы. Перевод второй книги Джеральда Даррелла, «Земля шорохов», я прочел с таким же восторгом. Где-то в подсознании родилась мысль о том, что неплохо было бы познакомиться с Дарреллом покороче, но путей к этому я не видел. В те времена переписка с иностранцами, тем более частная, не слишком одобрялась.
Своего рода сближение произошло неожиданно — мне предложили написать предисловие к новой книге Даррелла «Зоопарк в моем багаже». Это заставило меня внимательнее ознакомиться и с жизнью Даррелла, и с его деятельностью, с его литературным творчеством. Передо мной во весь рост встал этот поистине удивительный человек, щедро и многосторонне одаренный от природы, необыкновенно притягательный и симпатичный, неординарный во всех планах, с собственным, каким-то особенно теплым и гуманистическим мировоззрением. Любовь к природе, ко всем ее творениям составляет как бы вторую натуру Даррелла, важнейшую сторону его жизни, определяющую линию его собственной жизненной философии. И со времени работы над этим первым предисловием я безоговорочно подпал под обаяние Даррелла, стал его верным и постоянным пропагандистом в нашей стране.
Популярность Даррелла у нас выросла необыкновенно, чрезвычайно. Истоки этой популярности — только в книгах Даррелла. Они, несомненно, действительно обаятельны, и именно они создали, определили, высветили мысленный образ их автора в представлении советских читателей. Самого же Даррелла мы, так сказать лично, не знали. И поэтому легко понять тот интерес, который возбудила во всех поклонниках Даррелла весть о том, что планируется приезд его в Россию для участия в съемках многосерийного телефильма о природе и ее охране.
Переговоры о съемке телефильма заняли почти три года, но завершились успешно, и весной 1985 года я впервые увидел Даррелла. Встреча наша состоялась в московской гостинице «Будапешт». Я хорошо представлял себе внешность Даррелла по нескольким портретам в его книгах, но не учел, что пролетели годы и годы непростой жизни, и поэтому был не совсем готов к встрече. Тем не менее узнал я его мгновенно: в холл вошел крупный, грузный человек с загорелым, обветренным лицом, на котором особенно контрастно выделялись совершенно белая борода и светло-голубые, по-настоящему лучистые глаза. Во всей его осанке чувствовалось спокойствие, особое ощущение собственного достоинства и даже какая-то властность, так что окружающие казались какими-то мелкими и суетливыми. Я заметил, как глаза всех сидящих в холле устремились на Даррелла, как люди начали перешептываться и переглядываться, безошибочно угадывая неординарность вошедшего человека. (Точно такое же почтительное любопытство я наблюдал в Кении по отношению к Бернгарду Гржимеку, когда мы с ним появлялись в общественных местах.) Мы дружески обнялись, и с той минуты наконец возникла уже настоящая личная дружба. Вместе мы побывали в Астраханском заповеднике, проехали Калмыкию в погоне за сайгаками, много гуляли по Москве — и говорили, говорили, говорили… Нам было о чем говорить. И теперь я могу с полной ответственностью сказать, что знаю Даррелла лучше, чем кто-либо другой в нашей стране.