Когда ребята вышли из клуба, Игорь остановился и положил Яну руку на плечо:
– Ну ты дал, вообще! – сказал он.
– В смысле?
– Я думал, он нас прямо там пошлет, когда ты упираться стал. Ян, ты бы поаккуратнее. Это наш первый серьезный проект.
– Вот именно, – невозмутимо ответил Ян. – Поэтому надо все сделать по-своему.
– Ну смотри.
Вечером нужно было ехать договариваться об аренде декораций, у Яна было время, и он решил забежать домой. У самой двери подъезда его догнали странные звуки. Ян обернулся. В стороне от детской площадки, за столиком, где обычно собирались мужики, сидел ссутулившийся человек и поочередно, но бессвязно брал аккорды на баяне. Повинуясь какому-то наитию, Ян подошел к человеку. Ссутуленная спина дернулась и распрямилась. Ян узнал дядю Пашу. Вид у него был непривычно растерянный и озабоченный. Увидев Яна, он сгреб со стола какие-то листки, исписанные закорючками нот, и сунул за пазуху.
– А я думаю кто там крадется? – дядя Паша попытался улыбнуться своей обычной беззаботной улыбкой, но вышло все равно чересчур смущенно.
– Чем занят, дядь Паш? – по-свойски спросил Ян, хотя раньше с ним не контачил, кроме того случая у «Пале». Это воспоминание заставило Яна ощутить тоскливый прилив запоздалого стыда. – Слушай, дядь Паш, я сказать хотел…
– А, не надо мне ничего говорить. Что я, не человек, что ли, не понимаю… – ответил дядя Паша, точно угадав мысли Яна. – Занимаюсь… Да, вот, в вещах рылся, нашел… Написал в юности, еще когда… А, неважно, все равно уже не вспомнить…
Он снова извлек нотные листки и разложил на столе. Ян заметил, как у него трясутся руки.
– Возьми, дядя Паш, – Ян протянул ему сложенный пополам стольник.
Дядя Паша помедлил мгновение, потом аккуратно двумя пальцами взял купюру, потряс ею в воздухе и сказал:
– Вот за это все и разбазарил!
Затем поднялся, сгреб ноты, закинул за плечо баян и отправился в сторону «Пьяного».
Работа над событием для клуба «Все наши» закипела в уже привычном авральном режиме. Как обычно, вся креативная часть лежала на плечах Яна. Проблема была в том, что «креативная часть» подразумевала не только разработку концепции, но и ее полное техническое воплощение. Ему приходилось буквально ночевать в клубе, встречая курьеров, грузы, подгоняя бригады монтажников, грузчиков и декораторов. Все время подготовки Ян словно горел в огне, одержимый планом воплощения своей идеи от первого до последнего пункта. В пылу фантазии он делился планами вечеринки с мужиками, разгружавшими декорации, водителями «Газелей» и прочими. И лишь изредка замечал, что его энтузиазм нисколько не передается этим людям. Это его удивляло, но размышлять было некогда.
Игорь тоже не скучал. Однажды даже пошутил, что ему проще примотать телефонную трубку скотчем к голове, чем каждый раз дергать ее из кармана. Его телефон умолкал, только когда Игорь его отключал.
К тому же особый привкус горячечности придавали вечные придирки и мелкие недовольства Михаила Борисовича. Почему-то особенно он цеплялся к Яну, будто бы все время подозревал его в чем-то и вообще воспринимал как личного врага. Особенно ситуация обострилась, когда, по меткому замечанию Игоря, разгорелся «кружевной кризис». Дело в том, что по плану все официантки во время вечеринки должны были носить просторные льняные рубахи с кружевными рукавами а-ля д’Артаньян. Однако куда бы ни обращался, Ян подходящего фасона не было. Михаил Борисович стал исходить ядом и грозить то штрафами, то расторжением договора. После очередной подобной дискуссии Ян вышел из клуба и направился к метро, с твердым намерением обратиться в ателье. Пускай этот ша, практически ставил крест на их заработке, но он не мог позволить, чтобы весь замысел развалился из-за каких-то рубашек. Размышления на эту тему прервались, когда Ян спустился в подземный переход, у самого входа в метро он вдруг замер и чуть не получил нокаутирующий удар любезно распахнутой прозрачной дверью. Чуть правее входа стояла торговка и держала на пластиковых плечиках рубашку – именно такую, какая нужна была Яну. Стараясь не выдать волнения, Ян подошел к торговке и спросил о цене. Оказалось – вполне приемлемо.
– А еще такие есть? – замирая, спросил он.
– Последняя осталась, сынок, – ответила торговка.