Он почти не разбирал направления, в котором двигался, постепенно отходя в сторону от реки и позволяя мыслям течь свободно, не зацикливаясь на насущных задачах. Из этого состояния его вывели звуки музыки, смешанные с густым людским гулом. Из-за шума, Ян не мог расслышать мелодии, но был однозначно уверен, что это та самая мелодия, с улицы. Может быть, чуть-чуть исковерканная, или это человеческий шум деформировал мелодию? Не важно. Это была она. Неужели он где-то рядом? Неужели улица здесь, на самом деле в городе? Ян огляделся в поисках источника. Мимо сновали пешеходы и исчезали в подземном переходе, музыка же, наоборот, вырывалась из него наружу. Стоило Яну ступить на первую ступень, звуки оборвались, а навстречу ему хлынул настоящий людской поток, против которого было сложно продираться. Все-таки он сумел рывками продвинуться вниз, примерно до половины лестницы, и уже видел ноги музыканта, а у ног лежал кофр баяна с набросанными в него купюрами и монетами. Музыкант нагнулся, поднял кофр, очевидно, собираясь уходить. Этого Ян допустить не мог и сильнее рванулся вниз, но, оказавшись в люминесцентном подземелье, застал лишь споро удаляющуюся спину музыканта. На секунду Ян остолбенел. «Не может быть!» – прошептал он. Лицо разглядеть было невозможно, но сомнений не оставалось – музыкантом был дядя Паша, серая кепка, поношенный пиджак, осанка, все было его. Но как же это было возможно? Во-первых, Ян оставил дядю Пашу в таком состоянии, из которого не сразу приходят в себя, во-вторых, откуда он мог знать ту мелодию? Догнать его было просто необходимо! Как назло, встречный поток человеческих тел все усиливался, люди катили валами на Яна, и он видел, как фигура музыканта все удаляется. Рванувшись сильнее, Ян вдруг оступился, кто-то толкнул его сбоку с такой силой, что он отлетел к стене, плечом натолкнулся на какую-то служебную дверь, под нажимом она провалилась внутрь, и Ян оказался в кромешной темноте. Рванулся назад, но больно ударился головой обо что-то торчащее из стены. Зажмурился, стал ощупью выбираться, не открывая глаз, все равно ведь ничего не было видно. Вдруг в лицо ему пахнул свежий ветер, Ян открыл глаза.
Сначала он не узнал места, в котором оказался. Вернее не мог поверить глазам. Улица была темной и какой-то чрезвычайно заброшенной. Он впервые оказался здесь в ночное время и искал взглядом знакомые ориентиры, но никак не мог найти. Сделал аккуратный шаг вперед, под подошвой что-то громко хрустнуло. Ян посмотрел вниз – битое стекло. Он стал оглядывать дом, рядом с которым стоял. Все стекла в нем были или выбиты или треснули, трещины же держали белые полосы малярного скотча. Глаза постепенно привыкли к темноте. Ян с недоумением озирался. Улица выглядела как после бомбежки или внезапной и поспешной эвакуации. Лишь из одного окна через плотно задвинутые занавески выбивалась узкая полоска света. Ян направился к ней и снова чуть не повалился на землю. Под ногами валялись крупные обломки кирпича, еще скрепленные раствором. Красные осколки, торчавшие из серо-желтой застывшей массы, напоминали засохшие крошки великанского торта. Приглядевшись Ян увидел среди крошева знакомые предметы – экран, рваную и грязную драпировку, поломанные штативы. Это были остатки декорации фотографа. Видимо, на них обвалился балкон или еще что-то. «Может, и сам фотограф лежит под обломками?» – мелькнула у Яна мысль. Но он отогнал ее от себя и пошел дальше. Очутившись напротив окна, Ян набрался смелости и постучал. Сначала за занавесками мелькнул силуэт, быстрая тень, скоро ткань отлетела в сторону, и по ту сторону окна появилась девушка. Он беспокойно озиралась и смотрела все время мимо Яна, видимо, из освещенной комнаты ей сложно было различить, что творится на темной улице. Лицо ее выглядело обеспокоенным, как будто она кого-то давно ждет. Ян помахал, и она заметила движение. На лице ее застыло странное выражение, то ли разочарование, то ли недоумение. Ян же не мог оторвать взгляда от ее лица. На первый взгляд внешность ее была не слишком выразительной, даже простоватой, но за этой простотой легко проглядывало тонкое очарование, какая-то невыразимая природная сила. Девушке явно никогда не потребовались бы услуги стилиста, даже простой макияж мог лишь испортить правильность ее черт. Любые «улучшения» могли лишь испортить красоту, которой она так щедро была одарена.