— Кто смотрит? — не выдержал я.
— Я так с ходу не скажу, — он озадаченно потёр нос.
— Ладно, — усмехнулся я, поняв, что больше из него ничего не вытянешь. — А правда, что в городе кавказцев стало больше?
— Что есть, то есть, — оживился он. — Как тараканы, откуда-то понабежали. К нам они, конечно, не лезут, но мы с пацанами всё равно хотели их для порядка бомбануть.
— И?
— Богдан запретил, — Мишаня снова помрачнел. — А жаль. Горенец тоже недоволен. Он эту погань чёрную не жалует.
Что ж, у Олега есть для этого причины, подумал я. Пройдя, как и я, Чечню, он порядком подрастерял чувство братского интернационализма. И не мне осуждать за это бывшего однополчанина.
— Ладно, пора, — Мишаня поднялся, полностью заслонив собой просвет окна. Золотая цепь тускло блеснула на мощной шее. — Завтра заскочу. Что привезти?
— Одежду.
— В смысле?
— В прямом. Чтоб по улице можно было ходить.
— А вас что, уже выписывают?
— Вроде того. Завтра точно выпишут, — пообещал я.
— О чём разговор. Размерчик у вас 48-й?
— 50-й, — обиделся я, расправляя плечи.
Он покосился на меня, ухмыльнулся, но ничего не сказал и направился к выходу, кивнув на прощанье. Я посидел ещё немного, потом решительно сложил бутылки с коньяком в пакет, набросал сверху фруктов и отправился к Пастухову. Свет в Женькином кабинете, несмотря на поздний час, ещё горел. Я распахнул дверь и заявил:
— Хватит работать, профессор. Докторскую, небось, уже кропаешь?
Женька недовольно оторвался от монитора компьютера и буркнул:
— Ты по делу?
— Ничего себе, встреча, — я расположился за столом и по-хозяйски принялся выставлять бутылки.
— Это что? — В его голосе проснулся живой интерес.
— «Мартель», — объяснил я, не прекращая своего занятия. — Пришёл вот, как всякий порядочный больной, поблагодарить лечащего врача перед выпиской.
— Перед какой ещё выпиской?! — взвился он. — Тебе ещё лежать да лежать! Минимум две недели!! Совсем с ума сошёл? Марш в палату! Коньяк, впрочем, можешь оставить.
— Не надо так ручками размахивать, Женя, несолидно это для кандидата наук, — ласково ответил я. — Садись лучше, дёрни коньячка и расслабься после трудового дня.
Он что-то пискнул, но к столу сел.
— Где у тебя посуда? — поинтересовался я. — Ага, вот она. В общем, Женя, кричи не кричи, а твоё унылое заведение мне вот уже где, — я провёл ладонью по горлу. — Надоело, сил нет. Поэтому отпускай меня на амбулаторное лечение по-хорошему. Иначе сбегу, ты меня знаешь. Пей.
Он обреченно принял из моих рук стакан с коньяком, не менее обреченно выпил и принялся жевать конфету.
— Нет, ну что тебя не устраивает, а? Палата отдельная, люкс, мы туда только платников кладём. За тебя, кстати, уже заплатили за весь срок лечения.
— Да? — удивился я. — Это кто же так постарался?
— Дружок твой, Горенец, — буркнул он. — Так вот, никто тебе не мешает, не беспокоит. Персонал относится со всем вниманием. Ну не могу я тебя отпустить, не могу! — он хлопнул ладонью по столу.
Я опять наполнил стакан и протянул ему. Женька вздохнул и выпил.
— Между прочим, пить такой коньяк стаканами — варварство, — изрёк он, закуривая. — Так что, Саша, давай договоримся: полежи ещё две недельки, а там я тебя и сам выпишу. Хорошо?
Я пожал плечами, взял со стола бутылку, коробку конфет и направился к выходу.
— Ты куда это? — встревожился он.
— Спаивать остальной персонал. Кто там у нас дежурит сегодня на посту? Не Света, случайно? — поинтересовался я, нахально ухмыляясь.
— Ты… ты… сядь немедленно! — он разволновался не на шутку.
Я послушно сел. Женька выпил ещё, убрал бутылки в шкаф и тяжело вздохнул.
— Что с тобой делать. Ладно, пиши вот в истории болезни отказ от дальнейшего лечения. Причины только укажи. Какие хоть причины-то?
— Личные, — ответил я, старательно водя ручкой по бумаге. — Дама сердца разлюбила.
— Да ну? Это не Наташа ли? Богданова дочь?
— Угу.
— Ну, ты и фрукт, Махницкий, — он откровенно злорадствовал. — Как ты ей-то умудрился напакостить?
— Не я, а ты со своим длинным языком. Кто тебя просил кричать на всю палату, чем я тут занимаюсь? — я дописал заявление и протянул ему. — Держи, бюрократ. Адью.
— Завтра утром обязательно приди на перевязку, — крикнул он мне в спину.
Я кивнул и закрыл за собой дверь.
На следующий день вместе с Мишаней ко мне заявился Олег Горенец. Поздоровавшись, он присел на стул и мрачно закурил. Мишаня, потоптавшись на пороге, незаметно испарился.