— А голову зачем побрил, изверг? — я откинулся на подушку, поняв, что просто так мне от него не отделаться.
— У тебя там осколков в коже сидело, как блох на хорошей псине. Ты хоть помнишь, что с тобой произошло?
— Помню, — проворчал я.
Горящий и искорёженный джип, протараненный мною на ночном гололёде, встал перед глазами, я снова услышал предсмертные хрипы-мольбы Сысоя о помощи. Что ж, упырь получил по заслугам. Раскаяния я не испытывал. Возможно, из-за этого меня и не взяли в рай, хмыкнул я. Ладно, я не в обиде за это на небожителей. Мне и здесь неплохо. Вот только бы неугомонный Женька Пастухов держался от меня подальше. Энтузиазм на его рыжей физиономии пугал меня гораздо больше, чем перспектива снова оказаться в липком холодном тумане. Даже в этой идиотской ночной рубахе.
— Света, начинаем перевязку, — сказал меж тем мой приятель, умильно поглядывая куда-то в сторону.
Я скосил глаза и понял, отчего Женька заговорил вдруг таким сладким голосом. Рядом стояло прелестное создание в коротеньком белом халате, открывающем для обозрения безукоризненно стройные ноги. Волнующие изгибы её фигуры и милое строгое личико с выбившимся из-под колпака золотистым локоном заставили меня беспокойно заёрзать на постели. Господи, рядом разгуливают такие красавицы, а я лежу, как полный идиот, да ещё в этой непотребной рубашонке, совершенно опошлившей мой мужественный облик. Ну погоди, Женька, припомню я тебе ещё эту рубашонку!
— Здравствуйте, Света, — сказал я. — Уверен, что такое нежное создание, как вы, просто не может причинить боль. Так что без колебания отдаюсь в ваши руки.
— Перевязку вам сделает сам Евгений Петрович, я лишь помогу ему, — ответила она глубоким грудным голосом.
Очарованный им, я упустил из виду смысл произнесённого, за что и поплатился. Женька, бесцеремонно ковыряющийся пинцетом в ране, вернул меня на землю. Я хотел было взвыть благим матом, но вовремя вспомнил о присутствии Светы и одумался. Поэтому процедуру перенёс с горькой улыбкой, сжав зубы и строя в душе планы мести безжалостному приятелю.
— Вот и всё. — Женька внимательно посмотрел на меня. — Как себя чувствуешь?
— Прекрасно, — процедил я, чувствуя, как на лице выступают крупные капли холодного пота.
— Тогда переворачивайся на живот. Света сделает тебе уколы. Кстати, Светочка, вы поосторожней с этим товарищем. Это сейчас он слабый и беспомощный. Как только оклемается — сразу начнёт приставать. Не сомневаюсь, он и сейчас уже строит планы на ваш счёт. Так что если почувствуете повышенный интерес с его стороны, сразу сообщайте мне. Я его выпишу, пока он не превратил отделение в филиал Содома и Гоморры.
— Хорошо, Евгений Петрович, — абсолютно серьёзно ответила милая девочка, вгоняя иглу мне в ягодицу.
Я лежал, уткнувшись лицом в подушку, униженный и оскорблённый. Потом сон окутал меня тяжёлым тёмным покрывалом, и я вновь отправился бродить среди клочьев серого холодного тумана. По-прежнему чертовски хотелось курить.
Проснувшись на следующий день, я принялся исследовать свою обитель. Тот факт, что меня поместили в отдельную палату с телевизором и холодильником, опрятную и светлую, наводил на мысль, что моя скромная персона ещё пользуется кое-каким уважением. Кряхтя и морщась, я сполз с кровати, осторожно поставил на пол больную ногу. Первый шаг дался с трудом, я охнул и тихо выругался. Дальше дело пошло лучше. Добравшись до двери, я огляделся в поисках халата, потом махнул рукой, натянул рубаху на колени и выполз в коридор. Там было пусто, и я поплёлся в туалет, гонимый никотиновым голодом. Встреченная по пути бабулька шарахнулась в сторону и перекрестилась. Я упорно двигался к цели. Густые клубы табачного дыма, витающие в узенькой комнатёнке санузла, вернули меня к жизни.
— Мужики, дайте сигарету, — попросил я.
Чьи-то жёлтые от никотина пальцы протянули мне мятую «примину» и чиркнули спичкой. Я сделал пару глубоких затяжек и понял, что сейчас упаду. Голова кружилась так, будто я неожиданно оказался на карусели; ноги стали ватными, и я медленно, но верно принялся сползать на пол. Крепкие руки подхватили меня и усадили на кушетку.
— Ишь ты, ослабел, — продребезжал старческий голос.
Я открыл глаза.
— Как себя чувствуешь, сынок? — в лицо мне заглядывал усатый дед в полосатой больничной пижаме. — Может, сестру позвать?
— Нет, не надо.
— Ну, смотри. С чем лежишь-то?
Я выдул в потолок струю дыма и собрался было ответить, но в этот момент дверь в помещение распахнулась и грудной голос, так впечатливший меня накануне, произнёс: