— А? — послышалось в трубке сквозь звуки музыки и взвизги девок. Бубен отдыхал по полной программе.
— Бубен? — на всякий случай уточнил я.
— Ну. А ты кто?
— Махницкий.
— Какой ещё Махницкий? — недоуменно вопросил он пьяноватым голосом. — Эй, урод, ты, часом, номер не попутал?
— Я — тот человек, с которым ты встречался сегодня в корейском ресторане, — терпеливо пояснил я, улыбаясь при мысли, что очень скоро моему несдержанному собеседнику придётся ответить за все те гадости, что сорвались в мой адрес с его длинного языка.
— Ну? — словарный запас Бубна явно оставлял желать лучшего, как и его манеры.
— Надо встретиться.
— Зачем это? А-а, — он рассмеялся, — я и забыл, ты же жить хочешь. Одумался, дурилка, и решил сдать Горенца и всю Богдановскую общину, пока не поздно?
— Угадал.
— Хвалю. Лады, подваливай тогда к нам. Пятнадцатый километр Михайловского шоссе, там съезд налево, — принялся он объяснять дорогу к «Кедру»
— Нет, так не пойдёт, — оборвал я его. — Встретимся на въезде в город через двадцать минут.
— Да? Эй, как там тебя… Махнюк, а ты случайно никакой подляны не затеваешь? — насторожился он. — Смотри, ноги поотрываю и вставлю в задницу другой стороной. Понял меня?
— Всё ясно. Если так боишься, возьми с собой бойцов побольше, — усмехнулся я.
— Боюсь?! Ах ты, тля… ну ладно, поговорим при встрече, — угрожающе произнёс он и отключился.
Я пристроился за углом ресторана, закурил и принялся ждать. Где-то вдали заухала сова, предупреждая обитателей леса о своём появлении на охотничьей тропе. Её гулкие крики разносились далеко вокруг. Послышался топот тяжёлых мужских ног, и я выбросил сигарету. На крыльцо вывалилось с десяток личностей, оживлённо о чём-то переговариваясь. Их рожи, впрочем, как и намерения, далеко не отличались добротой. Судя по услышанному, я понял, что дни мои сочтены. Ребята собирались позабавиться на всю катушку, разгорячённые спиртным и наркотой. Голос Бубна, отрывистый и невнятный, выделялся среди других. Он отдавал наставления подручным, справедливо опасаясь гадостей с моей стороны, размахивал руками и отчаянно матерился, приказывая «этого говнюка», — как ни печально, речь, видимо, шла обо мне, — оставить для расправы лично ему. Но никто и не возражал. Все дружно принялись грузиться в две машины. Первая уже тронулась с места, когда Бубен наконец-то уселся в джип и хлопнул дверью. Джип покатил вперёд, набирая скорость. Караван почти выехал со двора, когда я набрал полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, вышел из-за угла и пронзительно свистнул. Недовольно закаркала разбуженная ворона, суматошно хлопая крыльями. Машины остановились. Их пассажиры посыпались наружу, вертя головами по сторонам и настороженно разглядывая окружающий лес. Оружие в их руках матово поблёскивало, отражая свет фонарей. Сам Бубен, однако, не спешил появляться на улице. Лишь убедившись, что никакой опасности, кроме меня, одиноко стоящего на виду у всех, нет, он рискнул выбраться из джипа и сделать несколько шагов навстречу.
— Эй, как там тебя… Чёрт… Ну, в общем, это ты?
— Я.
— А как ты здесь оказался? Договорились же встретиться на въезде в город? Ты что ещё задумал, а? — голос Бубна звучал сурово. В нём чувствовался праведный гнев по поводу моего обмана. На последних нотах он, правда, сорвался на фальцет.
Я рассмеялся и снова засвистел, окончательно переполошив окрестных ворон. Чёрные птицы с громким криком сорвались с крыши и скрылись за вершинами деревьев. Дверь стоящего в отдалении микроавтобуса с шумом отъехала в сторону, и оттуда высунулась невозмутимая физиономия Мишани. Гранатомет в его руках казался детской игрушкой, пока не заговорил резкими громами-вскриками. Пламя от горящих машин метнулось вверх, озарив на мгновение хмурое небо, потом опало и принялось с мрачным остервенением пожирать металл и отчаянно кричащих людей. Они катались по снегу, словно огромные факелы, безуспешно пытаясь избавиться от своего оранжево-красного мучителя. Их страдания, однако, были недолгими. Среди кричавших скоро появился Мишаня, деловито вертя в руках «Калашников» и успокаивая контрольными выстрелами тех, кто ещё шевелился.