Тот, увидев меня, замер на мгновение, а потом мрачно заявил:
— Ты умрёшь страшной смертью, раз решился на такое. Казбек не прощает предателей. Он отомстит.
— Пусть так, если тебе от этого станет легче, — согласился я. — Грузите в машину этого пророка. Что с остальными?
— Всё чисто.
— Уходим, — решил я. — Дом лучше поджечь. Сделаешь?
Боец кивнул и потащил хозяина к выходу. Через минуту он вернулся, держа в руке канистру.
— Иди в машину! — крикнул он, обильно поливая всё вокруг бензином. — Я сейчас!
Я выскочил на улицу и заторопился к джипам, увязая в снегу. Ветер крепчал с каждой минутой, наотмашь ударяя в лицо и пригибая к земле, словно желая впечатать в неё всё живое. С трудом дойдя до машины, я потянул на себя ручку двери и ввалился внутрь.
— Ух, — выдохнул я, оттирая мокрое лицо. — Все целы?
— Все, — ответил Горенец. — Вон последний бежит.
Машины тронулись с места, тяжело продавливая снег. Проезжая мимо шашлычной, я бросил на неё прощальный взгляд. Пламя уже вовсю хозяйничало там, ловко перебегая от окон к крыше и норовя опоясать всё здание целиком.
— Куда теперь? Ещё что-нибудь хочешь разгромить? — поинтересовался Горенец.
— Посмотрим. А пока надо потолковать с хозяином шашлычной в тихом месте. Есть такое на примете?
— Здесь лесопилка старая рядом. Устроит? Туда точно ни одна собака не сунется, тем более в такую погоду. Ты посмотри, что за окном творится.
— Вижу, — отозвался я. — Поехали на лесопилку.
Здание старой лесопилки возникло перед нами неожиданно, когда мы уже почти уткнулись в него капотом. Тёмная громада полуразваленного сооружения мрачно взирала на мир пустыми проемами окон. Внутри неё трубно гудели сквозняки.
— Давайте сюда этого шашлычника, — произнёс я, входя и отряхиваясь. — Пусть расскажет, как народ собачатиной кормит.
Втолкнутый в дверь кавказец упал на бетонный пол, потом поднялся и с ненавистью уставился на меня.
— Тебя самого скоро псам скормят, — процедил он. — А в первую очередь — твой лживый язык.
— Ну, пока он ещё при мне. Да и сам я цел. Ладно, не хочешь про собачатину, давай про героин поговорим.
— Ничего не знаю, — угрюмо откликнулся он. — Вы с Казбеком ели-пили, разговоры разговаривали, его и спрашивай про героин. Я шашлычник, моё дело маленькое — за мангалом смотреть.
— Так-таки ничего и не знаешь? — удивился я. — Ты ведь рядом стоял во время наших переговоров. Неужто ничего не слышал?
— Зачем мне разговоры гостей, да? Главное, чтобы у них стол был хороший, а остальное не моя забота.
— Так ты ценный кадр, — усмехнулся я, — как там тебя…
Он молчал.
— Как зовут, спрашиваю? — повысил я голос.
— Магомад, — нехотя выдавил он.
— Вот и познакомились. А теперь слушай меня внимательно, Магомад. На дворе метель, ветер, снег валит, как из рога изобилия. Я и мои люди устали и хотим отдохнуть. Поэтому никто с тобой возиться не собирается. Считай, что на этом разговоре прелюдия завершится. Дальше всё будет гораздо печальней. Для тебя, естественно. Говорю я это не для того, чтобы запугать тебя. Нет, упаси бог. Просто хочу, чтобы ты потом не обижался. Минут через десять ты в любом случае расколешься. Сломать можно каждого, это ты знаешь и без меня. Ну, а то, что эти десять минут покажутся тебе адом, — ты уж извини, Магомад. Сам виноват. — Я подошёл ближе и заглянул ему в глаза. В них плескался животный страх. — Пойду пока, покурю. Чтоб воплей твоих не слышать. А ты, когда тебя будут учить разговаривать, подумай: может, знаешь всё-таки что-нибудь про героин? Мне много не надо, только скажи, завезли его уже в город или нет. И куда завезли. Но не лги, ладно? Будет только хуже. Приступайте, — кивнул я Олегу, с большим интересом слушающему нашу беседу. Похоже, Горенцу тоже не терпелось узнать, где спрятан героин.
Я медленно пошёл в другое крыло лесопилки, на ходу доставая промокшие сигареты. Огонёк зажигалки долго лизал одну из них, прежде чем мне удалось закурить. Здесь пурга почти не ощущалась. Лишь порывы ветра, гулко стучащие по крыше, напоминали, что за стеной творится сущий ад.
— Клиент готов, — оповестил меня богдановец, появляясь на пороге.
— Уже? — удивился я. — Быстро. Жив, надеюсь?
— Пальцем тронуть не успели, — оскалился тот.
Здесь он, конечно, преувеличил. По лицу Магомада было видно, что его тронули, и не только пальцем. Скорее всего, ногой зарядили, определил я, присматриваясь к огромному, в пол-лица синяку. Сам Магомад потерял свой воинственный настрой и, всхлипывая, сидел на корточках, почему-то обеими руками держась за штаны.