Поднимать падшего соратника служилые не стали — они гоготали и упражнялись в остроумии по поводу его полёта. Потом они все вместе отправились к колодцу, а Кирилл отошёл в сторонку и опустился на корточки — ноги его не держали, куда и зачем идти, он не знал.
Сколько времени он так просидел, сказать было трудно. Стражники поплескались у колодца и подались на другую сторону «площади» — от греха подальше. Мимо шёл какой-то пьяный мужик и вполголоса пел что-то народное. Увидев Кирилла, он перестал петь и попытался к нему обратиться. Учёный сразу же послал его на три буквы. Это получилось так выразительно, что мужик, не требуя пояснений, продолжил свой путь.
Ноги стали уже затекать, когда дверь тихонько приоткрылась и на крыльце оказалась женщина в цветном платье до пят и с какой-то штукой на голове, похожей на кокошник. Кирилл встал во весь рост, и через пару секунд эта женщина уже обнимала его, прижималась животом и грудью — маленькая, хрупкая, нежная, бесконечно любимая.
— Кирь! Ты пришёл, Кирь!
— Лу... Солнце моё... Лу... Прости меня...
— Кирь... Кирь...
— Лу... Теперь ничего не бойся, Лу... Теперь — всё! Не бойся...
— Кирь... Кирь...
— Мы уйдём отсюда — прямо сейчас! Пусть только попробуют нас задержать! Я... Я же всех порву — голыми руками порву! Лу, ради тебя я...
— Кирь, Кирь, у меня другое имя... Ведь ты простишь меня, правда, Кирь?
— 3-зачем? — что-то сдавило Кириллово горло.
— Он сказал, что иначе я не смогу стать его женой... У них нельзя по-другому, Кирь!
— Ж-женой...
— Да-да, Кирь! Он такой!.. Он такой сильный!.. Я расскажу про него, Кирь, я расска...
— Марфа! Куда ты делась? — в дверном проёме выделялся знакомый силуэт — Петруцкий всматривался в сумрак летней ночи. — Это кто ещё там? Гони в шею!
— Сука!!! — выдохнул Кирилл.
Одним движением он освободился от объятий женщины и выдернул из рукава нож. Наверное, это было то, что называют «момент истины» — Кирилл увидел и осознал всё сразу: справа набегают знакомые стражники, у двоих в руках сабли, а третий свою никак не вытащит; до Петруцкого всего несколько метров, он один и беззащитен — нет на нём ни кольчуги, ни панциря.
Бывший аспирант ничего не рассчитывал и ни на что не надеялся — просто ринулся, метнулся, устремился всей душой и телом вперёд — к этой подтянутой фигуре в светлом прямоугольнике, к этой немыслимо белой рубашке. Он уже знал куда ударит: вон туда — снизу вверх под рёбра. Ничего и никогда в жизни он не хотел, не жаждал сильнее, чем сейчас — мягкой отдачи рукоятки ножа в ладони.
— Не-е-ет!!! — резанул по ушам нечеловеческий визг.
Кирилл не понял, почему нога не пошла вперёд, почему он падает. Не понял, но всё-таки упал и тут же вскочил...
Или почти вскочил — мощным толчком его отбросило в сторону. И началась чертовщина. Мгновение вселенской ясности сменилось бесконечным затмением. Кирилл больше ничего не видел и ничего не понимал. Он весь как бы перетёк в правую кисть, сжимающую рукоять ножа. И этим ножом он колол, полосовал, снова колол и сладострастно чувствовал, что попадает. Если рука переставала двигаться, он скручивал левую кисть в кулак и бил — бил, пока нож в правой не получал свободу. В какой-то момент прямо перед ним возникло бородатое лицо казака с бессмысленными от ярости или страха глазами. Кирилл улыбнулся — наверное, мысленно — и ткнул в эти глаза растопыренной пятерней...
Он стоял, прислонившись плечом к корявому бревну стены. Совсем рядом — за углом — раздавались команды пополам с матом. Они почти заглушали прерывистый вой — казалось, это сама боль переливается через край чьего-то тела. Кто-то куда-то уже бежал, но Кирилл думал, что всё это к нему больше не относится. Он убрал нож в чехол, привязанный к рукаву изнутри, и побрёл в сторону ворот. Несколько раз мимо пробегали какие-то вооружённые люди. Выскочивший из-за угла человек налетел на Кирилла и заорал:
— Где он?!
— Кто?
Служилый отпихнул препятствие в сторону и побежал дальше.
Стражи ворот были на посту, но находились на внутренней стороне входного коридора. Их переполняли тревога и любопытство.
— Чо там такое?! — дружно накинулись они на Кирилла. — Почто шумство?
— А-а, — устало отмахнулся учёный. — У Петруцкого подралися. Перепились все...