— Во-во! Но на самом деле ты вовсе и не прячешься, а зовёшь на помощь это самое Хыгенэ. Или давай ещё что-нибудь придумаем, а?
— Не стоит, пожалуй, — после недолгого размышления сказал Чаяк. — Хыгенэ нам вполне сгодится. Но лёжа нельзя пользоваться луком!
— А надо ли? — усомнился Кирилл. — Согласись, что русским наши стрелы не очень опасны — они выходят на бой в железе. А мавчувены... Они редко подходят на нужное расстояние, потому что слишком трусливы. Ты воевал больше меня, так что поправь, если я ошибусь: мне кажется, лучный бой нужен, чтобы отогнать противника, заставить его отступить или не дать приблизиться, так? А нам ведь теперь нужно не это, да?
— Да, Кирилл. Нам нужно их убивать — всех. И Хынгенэ поможет таучинам!
Армейскую службу Кирилл проходил главным образом «заочно», но кое-что усвоить сумел. Кроме того, память охотно подбрасывала нужные фрагменты из текстов А. Кочергина. В частности, как заставить бойца в критический момент действовать так, как нужно командиру? Главный способ, конечно, это страх — собственного начальства солдат должен бояться сильнее, чем противника. В случае с таучинами этот номер не проходит — они первобытные. Остаётся другой способ, который тоже известен с тех пор, как существуют армии: муштра, бесконечное повторение одного и того же действия, пока оно не станет совершенно автоматическим. Как, например, приучить солдата накрывать своим телом гранату, а не прятаться от грядущего взрыва? Нужно заставить его сто (или тысячу?) раз прыгнуть на учебную. В данном случае требовалось выработать у людей рефлекс — если на тебя навели ствол, падай и отползай в сторону. И не важно, заряжено ружьё или нет: навели — падай! Причём — с любого расстояния!
Эту мысль, адаптированную для «нецивилизованного» способа мышления, Кирилл попытался втолковать Чаяку. Тот уловил суть идеи довольно быстро и начал её реализовывать — с таучинским акцентом, конечно. Акцент же этот проявился в том, что обряд призывания Хыгенэ оказался совмещён с освоением воинами огнестрельного оружия и учебными стрельбами. Холостые заряды при этом не использовались. В итоге к концу первого дня тренировок один из подростков был убит наповал, двое мужчин оказались тяжело ранены и попросили смерти. Им, конечно, не отказали. Кириллу это сильно не понравилось, о чём он и сообщил Чаяку. Однако его «друг» оказался неожиданно твёрд: никаких холостых зарядов — мы не дети, и мы не играем!
Кирилл расстроился и почувствовал, что ему всё надоело: таучины азартно стреляют друг в друга, а он, как дурак, целыми днями чинит им заедающие замки на ружьях и меняет кремни. А в это время Лу... Его Луноликая...
«НЕТ! Я не ревную и не страдаю муками собственника, у которого отняли некую ценность, — нет! Просто... Просто из Мироздания выдернули главный стержень — несущую балку, что ли... То есть оно (Мироздание) как бы ещё стоит — никуда не делось, — но это одна видимость. Ведь это была не просто девушка, в которую влюбился... И не девушка вовсе... И не влюблялся я, наверное... Просто для меня в ней сконцентрировалось всё хорошее, всё доброе и правильное, что есть в мире. Меня можно было сотни раз предавать, подводить, обманывать, но Мир всё равно оставался прекрасным. Потому что в нём была она — конец и начало, мерило всех ценностей, эталон добра.
Ну, конечно же, это всё мои фантазии. А на самом деле она — обычная женщина, близкая, так сказать, к природе. Это в том смысле, что поколения цивилизованных предков не передали ей способности притворяться — камуфлировать «культурой» проявления своих инстинктов. Она ведь меня не обманывала, она была вполне искренна, как искренна, наверное, сейчас с Петруцким. Интересно, как они разговаривают?
Нет, чёрт побери, не интересно мне это! Как не интересны все её многочисленные „мужья по дружбе“! Женщины — не богини, они существа в высшей степени приземлённые, но... Но в мужском сознании для богини есть место. Изначально его занимает мать, потом её может заменить возлюбленная — желательно похожая на мать. А у меня это место изначально пусто — матери я не помню. Вот я и сделал Луноликую полновластной хозяйкой трона — одну за всех. А она оказалась (нет — всегда была!) просто доброй и отзывчивой бабёнкой.
Ну вот: всё, всё я понимаю, а... А жить всё равно неохота!»
Кирилл заявил, что отправляется в разведку — на менгитской лодке-долблёнке. Чаяк не возражал, но так посмотрел на своего «друга», что тому стало неловко:
— Не пойду я больше в острог! Не пойду! Можешь не смотреть на меня так...
— Тогда зачем?
— Ну, понимаешь, Чаяк... — растерялся было Кирилл, но быстро сообразил, что повод действительно есть. — Мы тут стоим уже много дней. А ведь это место, где менгиты запасают себе пищу — они тут рыбу ловят! Мы их как бы прогнали. А острог близко, там войско, там большие лодки — неужели Худо Убивающий потерпит наше присутствие? Неужели ты думаешь, что он нас боится?