— Промышленные мы — за Утиным озером стоим.
— Эт где ж тако?
— Тама, — махнул рукой гость. — Отсель недалече — две речки невеликих и один ручей с камнями.
— Н-да? — усмехнулся один из служилых и отодрал от усов сосульку. — В тех местах я по весне хаживал. Длинное озеро есть, Гусиное, Круглое, Гиблое, Холодное... А про Утиное не слыхивал. Да и лесу там — три метлы да два веника. Откель там соболь?
— Ты это брось, — обиделся промышленник. — Там дерева необхватные, а по низу ольха да берёза — не продраться!
— Куда ж путь держишь? — понимающе переглянулись присутствующие. Ответ, похоже, был им уже известен.
— В острог, знамо дело!
— И где ж тот острог?
— Как это где?! Тама вон! Мнится мне, за теми холмами кусты пойдут, апосля дерева, а там и дорога сыщется. Может, к ночи дойду, а?
— Гы-гы-гы! К ночи! Гы-гы-гы! Ты сколь годов на промыслах-та, паря?
— Ну... я... Перву зиму.
— То-то, что перву! Эт кто ж удумал тебя одного-та в острог отправить?!
— Кто надо, тот и удумал... Только сё — наши дела, артельные!
— Ваши, ваши! — дружно засмеялись служилые. — Только ты, паря, в другу сторону идёшь!
— Как в другую?!
— Эдак вот! Тама, сказывают, горы есть немалые, реки знатные имеются, окиян-море льдистое есть, а вот острога нетути!
— А поперёд всего, — развил тему один из служилых, — таучинов там, как комаров летом. Ужо они-то тя на костре-то поджарят али яйца самому оторвать заставят. А без яиц ты ни одной девке не надобен будешь!
— Нет, ну вы чо... — в конец растерялся промышленник. — Каки тут таучины...
— А таки! Ты, видать, с осени по лесам лазишь, ничо и не ведаешь!
— А чо таучины... Оне в измене, что ль?
— В какой, на хрен, измене?! Как снег лёг, они ж войско собрали — много тыщ. Ниже Колючей речки всей силой Айдар перешли и давай мавчувенов наших трясти. Сказывают, до самого Хототска грозятся дойти!
— Да вы чо-о... Ну, а эта... Ну, тута нету их, да?
— Нынче нету, а завтра... Мы тут чо, по-твоему, сопли морозим?
— Н-ну, не знаю...
— А вот то и морозим: стадо охраняем!
— Да ну тя! На то ж мавчувены имеются!
— Мавчувены мавчувенами, а мы-то олешков самой Марфы блюдём! Неровен час, набегут таучины...
— Какой Марфы?..
— Такой! Ты, видать, не с этой осени, а с той по лесам лазишь! То ж Петруцкого жена! Она ж, сказывают, таучинского племени! От ей капитан наш на свадьбу стадо и подарил.
— И ведь до чего ж ушлая баба оказалась! — посетовал другой. — Что ни день, сама на нарте раскатывает. Пастухов за каждого олешку батогом бьёт! Пастухи не тока утерять кого опасаются, и на мясо прирезать бояться.
— Ишшо на мясо им, нехристям! Марфа-то олешков по одному отбирала, оне у ней все красавцы писаные, гы-гы-гы!
— Оне-то, может, и красавцы, а мы-то почто страдаем? Мыслимое ли дело, по зиме в чистом поле караулом стоять?! Ведь, почитай, сотня служилых мается!
— Скажешь — сотня! В поле-то за раз и полёта не наберётся! Остальные черёд свой ждут да у баб под боками греются! Эх, домой бы скорей...
— Господь терпел и нам велел... Ничо: нам бы ещё ночь простоять, да день продержаться.
— Хоть бы переезжать седни не заставили — и то благо.
— Сплюнь три раза через левое, да по деревяшке постучи — не ровен час сглазишь!
— Хрен ли стучать — вон ещё кого-то нелёгкая несёт!
— Как бы не саму Марфу... Свят, свят, свят!
— Пойду я, пожалуй, — сказал промышленник. — От начальства подальше — целее будешь. Не поминайте лихом!
— Погодь-ка, паря! Ты кто таков будешь-та? Чтой-та я тя не припомню, а кажись, всех острожных знаю!
— Да Кирилл я — Матвеев сын. Не признал, что ли? Я тя тыщщу раз видал. И прочих тоже...
— Кирилл? Какой Кирилл?! Погодь-ка...
— Пойду уж... Вон, к вам едет ктой-та!
Он отряхнул от снега лямку, пристроил её на плечах, тяжко вздохнул, перекрестился и начал тянуть.
— И дорогу не спросил... — пожал плечами служилый.
— Опять не туды попёрся, — озадаченно поддержал его соратник. — Да и хрен-то с ним — придурошный какой-то.
Скрыться из виду путник не успел — упряжка с единственным погонщиком изменила курс.
Они встретились — посреди снега и пронизывающего ветра.
Закутанные до глаз в меха, они стояли и смотрели друг на друга.
Долго смотрели — секунд, наверное, тридцать.
Потом Кирилл налёг на лямку и прошёл мимо. Чужие олени шарахнулись от него в сторону.
Душа его была пуста до звона, а в мозгу звучал голос Александра Ивановича: