Пять минут спустя служилые были мертвы — все как один. А упряжки мавчувенов мчались к острогу. Погонщиков там неминуемо ждали побои, но они всё равно торопились.
Дальнейшие события могли бы пойти иным путём, но рассказ очевидцев не был понят — слишком густо в нём фактура перемешалась с мистикой. Русские списали это на природную тупость иноземцев, а умница-толмач решил, что русские слишком глупы, чтобы понять столь простое явление, как «сошествие» Ньхутьяга.
Два дня спустя в остроге возле казачьей казармы появился тощий низкорослый мавчувен. Он приставал к тем, кто направлялся внутрь, — что-то лопотал по-своему, жестикулировал и произносил два русских слова: «Кузьма нада». Над ним смеялись и гнали в шею, приняв за попрошайку, однако он не уходил. В конце концов носитель имени „Кузьма" вышел на улицу и поманил мавчувена за угол. Там он взял иноземца за шиворот, встряхнул и совсем недружелюбно спросил:
— Ну?
— Кузьма ходить Кирилл, — выдал весь запас русских слов иноземец. — Кузьма ходить Кирилл.
— М-да? И куда ж ходить? А, с тобой ходить! Ну, ща, только портянки помою... Кирилл, гришь...
Примерно час спустя острог покинули трое — Кузьма, Мефодий и тот самый мавчувен. Идти пришлось довольно долго — по накатанному санному следу. Потом они с него свернули и ещё около километра шли почти по целине — по следу двух-трёх саней на оленьей тяге. В конце концов, потянуло запахом дыма, и между кустов обозначилась чья-то стоянка — совсем небольшая. У костерка сидел только один человек, остальные копошились в стороне.
— А, убивец! — осклабился Мефодий. — Будь здрав, грешная твоя душа!
— И вам того же, — без улыбки ответил Кирилл. — С той же силой в то же место. Располагайтесь, разговор есть. Хлеба-соли не дождётесь, но пожрать дам, коли надо.
— Погодим покеда, — ухмыльнулся Кузьма. — Погодим и послушаем, почто звал.
— Уж всяко не кланяться за острог: не меня вы спасали, а собственные шкуры!
— Верно баешь, — кивнул Мефодий. — Только надо б было кольнуть тебя в печень легонько — на майдане-та. Оно б надёжней стало!
— Что ж не кольнул?
— Да спицу дома забыл, — даже не претендуя на правду, ответил Мефодий. — Уберёг тя Господь.
— Тогда слушайте...
И Кирилл изложил свой план — простой, циничный, безжалостный. Ему даже самому стало не по себе, когда его мысли обратились в слова.
Мефодий и Кузьма переглянулись несколько озадаченно — наверное, даже их заскорузлые души слегка содрогнулись.
— Вона как взошли семена-то наши. Во благо пошла те наука...
— Как видишь. Я вам не верю и от вас доверия не жду. Подведёте — Во... нет, не Бог, конечно, — дьявол вам судья!
— Ну, с рогатым-то мы договоримся! — рассмеялся Кузьма. — Про вино-то не врёшь?
— Да вон оно — в бочонках на нарте. Отведать хочешь?
— Может, и отведаю — апосля. Чо, прям так и отдашь?
— Нет: золотниками перемерю, на гербовой бумаге роспись составлю, у Петруцкого заверю и воеводе представлю. Забирай.
— И долю не хочешь?
— Засунь мою долю себе в задницу! Я что, невнятно объяснил свой интерес?
— Ну-ну... Жёстко стелешь, паря! М-да... Так чо, по рукам? Али побрезгаешь?
В этот же день произошло ещё одно событие, о котором Кирилл так и не узнал. Казённое стадо оленей, считавшихся «государевыми», но находившихся в распоряжении острожных властей, на зимнем выпасе двигалось по широкой дуге протяжённостью в несколько сотен километров. Его пасли малооленные мавчувены, слив с ним свои стада, — контролировать небольшие оленьи табуны труднее, чем крупные. Впереди основного стада, численностью в несколько тысяч голов, двигалось, выедая лучшие корма, стадо элитное — личная собственность коменданта. Распоряжалась им его жена Марфа, которая считала этих оленей своими, поскольку плохо разбиралась в русских правах собственности. Сами же русские в большинстве своём полагали, что главный их начальник под тлетворным влиянием туземки просто присвоил себе казённое имущество. Естественно, об этом помалкивали — кому ж батогов охота?
Повышенная военная активность таучинов этой зимой заставила начальство медлить с началом крупного похода против них. По агентурным данным (то бишь по слухам), они собирались силой неисчислимой напасть на сам острог. Тем не менее пасти стада было надо — олени не коровы, в стойло их не загонишь. Для их охраны были выделены значительные (по местным меркам) силы служилых. Однако с молчаливого одобрения начальства вся охрана сосредоточилась вокруг «элитного» стада.