И всё это — на морозе. Острог находился в низине, ветра тут не было, но температура держалась низкая. По прикидкам Кирилла, получалось около минус тридцати по Цельсию. Он и сам, будучи трезвым, пару раз чуть не поморозился во время своих блужданий, а уж каково приходилось на улице пьяным... Или тем, кто стоял в таком виде на посту... Впрочем, в связи с морозом постовым на стенах разрешили жечь костры. Не на настиле, конечно, а на земле рядом — подальше от пушек и строений. Наверное, имелось в виду, что служилые будут периодически бегать к огню отогревать носы и пальцы. Что уж там они отогревали, осталось неясным, но был нарушен запрет на открытый огонь внутри острожных стен. Уже через день костры пылали здесь и там, вокруг толпился поддатый возбуждённый народ. В одном месте попытались растащить чью-то поленницу, возникла драка. На первый раз всё обошлось несколькими выбитыми зубами, но, как говорится, лиха беда начало.
Между делом Кирилл отметил, что у людей появился интерес к ворвани — или как этот продукт называется? В общем, к топлёному жиру морского зверя. Раньше его использовали для освещения, а теперь стали растаскивать мёрзлые комки почём зря — кидали в костры, чтоб не возиться с растопкой, чтобы жечь любое сырьё.
Кирилл ни в чём не участвовал, ни на что не влиял — просто смотрел. А ночевать он приходил в свой лагерь за стенами, где не было ничего, кроме бесформенного сооружения из шестов и старых шкур. В глубине этой конструкции было изолированное от внешнего мира пространство объёмом 3-4 кубометра. Там быстро становилось тепло от крохотного светильника и дыхания двух людей — сурового воина Киря и девочки Инью. Кирилл не боялся оставлять её одну: имущество даже для русских ценности не представляло, а мавчувены не могли обидеть девочку с таким лицом — оно вызывало у них «мистический» страх.
В тот вечер ничего особенного не происходило. Может быть, чуть отчаяннее шли дебаты на «майдане», может, чуть пьянее обычного была публика.
В морозном воздухе витала агрессия — вот-вот готова была вспыхнуть драка. Кирилл отметил, что обозначилось некое противостояние: десяток-полтора служилых, хранящих верность администрации, и все остальные, включая местных промышленников. Первые представляли собой некое подобие дворни, были активно задействованы в охране казённого имущества и исполняли полицейские функции. Они успели сильно насолить всем остальным, так что теперь им приходилось держаться кучкой в ожидании возвращения начальства. Эти ребята, прозванные «петруцниками», держали оборону казённой избы и амбаров. На открытый штурм или погром толпа не решалась — за спинами охраны незримо витал призрак капитана: вот приедет барин, барин нас рассудит! Другими словами: Петруцкий вернётся, всех перепорет, жалованья лишит и начальству отпишет!
Притопывая ногами, Кирилл слушал очередного оратора и думал, что надо было в меховые сапоги вложить третьи травяные стельки. Что это, пожалуй, максимум возможного — если сегодня ничего не произойдёт, то завтра накал страстей пойдёт на убыль. А происходить, кажется, ничего не собирается, так что можно идти спать, поскольку путь неблизкий. Учёный представил, как заберётся в полог, как, свернувшись тёплым клубочком, у него под боком будет тихо посапывать Инью, и повернулся, чтобы уходить. Однако стоявший чуть сзади служилый не посторонился, чтобы освободить ему дорогу. Кирилл ткнулся в чужое твёрдое плечо и, прежде чем ругнуться, глянул в лицо обидчику: заиндевелая борода, усы с сосульками под носом, спокойный, чуть насмешливый взгляд — Кузьма.
— Почто толкаешься?
— А почто стоишь? — в меру агрессивно отреагировал учёный. — Задница примёрзла?
— Покеда нет, — качнул головой бандит. — Однако ж скоро начнёт.
— Ну, так шевелись — винца хлебни!
— Думать, пора? — прищурился бывший кат.
— А я почём знаю? — равнодушно пожал плечами Кирилл. — Может, помянуть уж надо воинство православное...
— ...от руки нечестивой павшее? — догадался собеседник.
— С заступником нашим, верным слугой государевым во главе... — как бы сокрушённо качнул головой учёный.
— Иван Дмитричу вечная память! — скорбно вздохнул Кузьма и перекрестился. — Пойду помяну, однако...
Он действительно ушёл — как бы растворился в толпе. В прощальном его взгляде никакой скорби, конечно, не было, а был... Ну, да: яростный, мрачновеселый азарт игрока «по-крупному».