«Вот это да-а! Вот это коллизия! Будь в крепости нормальный гарнизон и твёрдая власть, ситуацию можно было бы „расшить“. А сейчас? Не пустить эту толпу внутрь можно только силой оружия, но его придётся применять как бы против „своих”. Отдать такую команду некому, и, значит, несколько сотен ясачных окажутся в остроге... После такого нашествия уж точно никто никаких концов не найдёт! Главное, непонятно, что тут организовано — срежессировано, — а что получилось само. Во всяком случае, двум авантюристам организовать такое явно не по силам. Хотя что тут организовывать-то?! В общем, для полного счастья не хватает только, чтобы действительно нагрянули таучины!»
К середине дня из острога уже слышались выстрелы. По дымам в небе Кирилл насчитал как минимум четыре крупных пожара. Он добрался до ворот — гарь частично была разобрана, чтоб освободить дорогу, никакой охраны не было и в помине. А внутри... Кирилл пробыл «на территории» меньше часа и счёл за благо унести ноги — кажется, там все дрались со всеми. Разрозненные группы русских пытались вытеснить толпы туземцев из проходов между домами на площадь и дальше к выходу. Мавчувены не столько нападали, сколько защищались. Оружия у них было мало, но уходить они отчаянно не хотели. Кроме того, в этой свалке они передрались между собой, поскольку многие принадлежали к враждующим кланам.
Плюс ко всему массированной атаке подверглись жилые помещения. Казачьи жёны, наложницы и служанки были сплошь мавчувенками и, даже будучи крещёными, не могли понять, почему в жилище нельзя пускать родню, которой на улице холодно и страшно. Это был, по сути, удар в спину — какая уж служилым служба, если дома такое творится?! Результаты «квартирных» боёв были налицо — дома вспыхивали буквально один за другим. Оно и не мудрено — достаточно в свалке уронить на пол жировой светильник или бросить лучину в кучку растопки возле очага...
Кирилл выбрался наружу и ощутил себя измазанным флюидами страха, паники и обиды — хотелось просто отряхнуться. Он обернулся к крепости, не зная, пожелать ли добра или проклясть тех, кто внутри. Он так и не решил этот вопрос — какое-то препятствие возникло справа и снизу. Кирилл чуть не потерял равновесие:
— Что ты тут делаешь, Инью?!
— Я за тобой пошла... — пролепетала девочка.
— Никогда больше так не делай! Сказано сидеть дома, значит, сиди! И ещё... Никогда не хватай меня за одежду сзади! Никогда!! А если б ударил?
— Н-нет... Ты добрый...
— Может, и добрый, — сбавил тон бывший аспирант, — особенно когда сплю зубами к стенке!
— Кирь, Кирь, а они там все сгорят, да?
— Там — это где?
— Ну, в деревянном стойбище... Сгорят, да? И маленькие тоже?
— A-а... э-э-э...
Кирилл замолчал в смущении. Или в смятении: «Дома горят... А в них женщины и дети... Они-то в чём виновны?! М-м-м... Виновны?
Да, они виновны! Пришельцы убивают туземных мужчин, а женщины становятся „ясырками“. При этом никто их в цепях не держит, никто не бьёт кнутом! Просто „белые” завоеватели кажутся местным женщинам „элитными” самцами! Они им отдаются, они стонут под ними в оргазме, они гордятся друг перед другом мужским вниманием, они конкурируют за возможность переспать со служилым! Они зачинают от них детей! О, да, детей русские любят больше, чем своих баб! Нарожать казаку побольше спиногрызов, тогда он не прогонит, тогда он, может быть, даже женится! Пусть гибнет род и племя, пусть исчезнет родной народ вместе с его убогой культурой, а мы хотим быть „русскими”! А ведь могли бы...»
Впрочем, всё это Кирилл уже думал на бегу — обратно в острог. Учёного просто захлестнули, утопив разум, инстинкты и рефлексы — помочь, спасти, выручить! А таучинская девочка с изуродованным оспой лицом, спотыкаясь, бежала за ним. Бывший аспирант плохо понимал, что творил в следующие полчаса или час: помогал вытаскивать барахло из горящих домов, выгонял женщин, выносил орущих детей... Потом кто-то схватил его за рукав:
— Пособи, браток! Одному не с руки!
В глазах служилого было столько мольбы и надежды, что Кирилл кивнул и побежал вслед за ним. С соседней «улицы» доносился истошный женский крик: в хибаре под горящей крышей вся в крови и дерьме рожала женщина. Её нужно было срочно вынести, но на улице мороз, и она кричит... А полдюжины разнокалиберной малышни ей вторят на разные голоса, мечутся какие-то тётки...