— Во-во, истинно — есть! Видать, в честь неё-то ребятушки наши нову речку и прозвали. Небось, поместному звучит сходственно.
— Это что же за честь такая?
— А ты не знаешь? Во времена давни на том Айдаре волюшку казацкую холуи царёвы добивали. Кто головушку буйну уберёг свою, те в бега подались. Да не осталось на Руси-матушке боле волюшки, а Сибирь, хоть и мачеха, всё ж вольнее. Видать, кто-то из тех беглецов до здешней речки и добежал.
— В Сибири-то какая ж воля? — в тон подначил Кирилл. — Кругом леса и болота непролазные, а где жить чуть вольготней, там остроги да зимовья поставлены. А в них воеводы, приказчики, целовальники и прочие приказные...
— Эт верно, — признал Лука, — Верно, да не совсем. Дракону Московскому меха надобны — ему людей православных без соболей жрать несолоно. А соболь тот, видать, от людей Драконовых бежит куда далее. Вот и подаётся народец за ним вслед в земли незнаемые. Чем грехов больше несёт, тем дальше идёт — там соболей больше. Зверушкой этой народ пред государем грехи свои заслуживает. Ты вот на лоб мой дивился, а когда мы на Лопатку шли, нас, считай, половина таких было. А у кого и ноздри рваны!
— Каторжники!
— За Илей-рекой и не таких в казаки верстали — только ступай землицы новые проведывать. Всё одно сгинешь, а так, может, прибыток какой государю учинишь. А не учинишь, так обратно в железа али сразу на виселицу!
— Так ты что же, на Землю Лопатку ходил?!
— А то! Считай, пять годов там парился.
— Ну а здесь-то ты как оказался? Ты ж с Айдарского острога в Коймск прибыл!
— Знамо дело — как. Срок мой вышел. На Лопатке-то жизнь вольготная. Тоже, конечно, не сахар, но ежели по Сибири взять, так лучше и не бывает. Уходить-то я не хотел: по первому разу хворым сказался, а далее никак — понудил приказчик. Хорошо, хоть Хототский этап пропустил — через Айдарск послали. А в Айдарском остроге такой змей сидит — святый Боже! В обчем, пришлось до Коймска идти. Только там службой и сменялся.
Кирилл помолчал, а потом сказал в темноту:
— А почему мавчувенскую речь понимаешь? Где выучил?
— На Лопатке, знамо дело, — с готовностью ответил Лука. — Баба у меня там была — ясырка мавчувенская. От неё и познал!
— Ты, дядя, коли врать начал, так хоть не завирайся — за базаром следи! — отказался верить Кирилл. — Вот надо тебе было иноземской бабы язык учить!
— Гы-гы-гы! — тихо засмеялся Палёный. — Младой ты ишшо, вот и не разумеешь! На Лопатке, опять же, не живал! В той земле кто обитает-та? Лопатники! Оне ж по рекам в острожках сидят и рыбу промышляют, травой, корьём да кореньем питаются. Сих инородцев трясти — дело не хитрое, потому как народец они хоть и множественный, но мирный. А на полночь по горам да тундре там мавчувены кочуют. Оленей у них превеликое множество. Только злые они да двуличные: ввечеру накормят, а в ночь и зарежут. За ясаком к ним хаживать дураков мало находится. А мне с языком ихним — ничо! Тут, паря, считай, тройной прибыток: со служилого получишь, чтоб, значит, заместо него по ясак идти, с тойона мавчувенского подарки возьмёшь по дружбе, значит. Ну, и ясак с поклонными да нащёчными — всё моё, с толмачом делиться не надо!
— Во-от оно что! Только ты, небось, про четвёртый прибыток сказать забыл. Неужели не торговал? Нешто не таскал своим мавчувенам ножи, иголки и прочую мелочь — и всё втридорога?
— Почто ж втридорога? — хихикнул Палёный. — Втридорога мы сами у купчишек на Лопатке товар берём, а уж иноземцы платят сколь скажешь — и пять, и десять. Опять же, ныне ты ему нож али топор всучишь, а соболей да лис он на след год отдаст — сколь скажешь. Так и живём...
— ...хлеб жуём, — машинально закончил Кирилл старинную поговорку.
— Какое там! — хмыкнул Палёный. — Хлеб на Лопатке и приказчик-та не по всем праздникам пробует, а народ одной юколой пробавляется.
— Ну, с юколой — это понятно... А вот как хлеб туда доходит? Ведь доходит же? Купцов, опять же, ты поминал...
— Да то ж всем ведомо! Али ты от веку с таучинами сидишь? Однако ж грамотный...
— Обо мне мы потом поговорим. Поведай-ка лучше, как товар на Лопатку идёт, как ясак вывозят, — потребовал Кирилл, невольно перенимая манеру собеседника говорить. — Что там да как — расскажи по порядку от начала до ныне.
— От Сотворения, что ли?!
— Угу, — усмехнулся учёный, — от Присоединения.
— Будь по-твоему... Чай, ведаешь, сколь лет народ по Сибири байки про речку Погычу рассказывал. А ныне уж не сказывает, потому как нашли ту Погычу — Лопаткой зовётся. В земле она течёт, что промеж двух морей возлежит. Соболя в той земле больше, чем белок по Иле-реке: незнатный промышленный два сорока за сезон возьмёт и не устанет. А лисы всех родов вкруг изб шастают — юколу воруют да с собаками из-за корма дерутся.