Подтаявший и снова замёрзший снег в лыжне держал хорошо. Кирилл шёл, размахивал вещами и радовался своему новому положению: он опять здоров, он, оказывается, снова может драться и побеждать! И самое главное — однообразная тягомотная жизнь кончилась. Что там впереди — неизвестно, но этот пушной маразм остался позади!
Потихоньку стало смеркаться, подул ветерок и как-то незаметно выдул из Кирилла эйфорию. Мысли в голове появились приземлённые и очень конкретные: «Куда же я иду? По этому следу к зимовью приходили и уходили люди одной из чуниц. В конце концов я доберусь до их первого стана — там плохонький шалаш и кострище. Ничего полезного на стоянках промысловики не оставляют — только обглоданные кости да собственное дерьмо. Отходов практически нет, поскольку тушки пойманных зверей — соболей в том числе — идут в пищу или на наживку. Оно мне надо? А собственно, что мне надо? В шалаше сохранилась, наверное, подстилка из веток — не замёрзну...»
Постепенно на поверхности оказался пласт других — совсем уж неприятных — мыслей. То есть получалось, что, «красиво» простившись с промысловиками, Кирилл сделал великую (пожалуй, фатальную!) глупость. «Организм сейчас „на подсосе“, никаких резервов нет — пропущенная кормёжка вызовет потерю сил, причём очень быстро. А вне жилья это приведёт ещё и к замерзанию даже при относительно высокой температуре. Без оружия и соответствующих навыков добыть еду в весеннем лесу очень трудно, разве что жевать кору и почки. Попробовать пешком добраться до острога? Простейший расчёт показывает, что сил на это не хватит, а чудес не бывает. Тёплые штаны и кухлянка позволят лишь оттянуть гибель от переохлаждения. Добыть огонь в принципе можно, но он ни от чего не спасёт, а сил потребует много...»
Из снаряжения у Кирилла был только нож — если, конечно, данное приспособление можно было назвать ножом. Дело в том, что с уменьшением пайков сушёную рыбу пришлось резать — целые куски кому-то доставались редко. У каждого охотника был свой нож, но притрагиваться к нему никто, кроме хозяина, не мог — табу. О своей нужде Кирилл объявил публично, и ему выдали ржавый кусок обруча от бочки длиною в ладонь. Железку Кирилл отчистил, расковал камнем, кое-как закалил и долго точил на куске песчаника. Потом — с её же помощью — сделал ножны.
В общем, по здравом размышлении получалось, что идти надо не вперёд, а назад — к зимовью. Надо принять побои и ждать вместе со всеми возвращения в жильё — вряд ли артельщики уморят голодом битого вора. «Вот уж нет! — усмехнулся этим мыслям Кирилл. — Что-то слишком много меня бьют в этом мире — хватит! Да я лучше вас самих передавлю поодиночке, сволочи!»
Сумерки сгущались, ветер усиливался, а охотничьего стана всё не было. Кирилл шёл и шёл вперёд. Его душевное возбуждение не утихало, оно стало каким-то мрачно-отчаянным: «Сдохну — и плевать!» Где-то в глубине то ли сознания, то ли подсознания всё-таки жила уверенность, что должно случиться чудо — просто не может не случиться! Ничего, кроме этой иррациональной веры, ему не оставалось — и он верил. Поэтому учёный почти не удивился, когда почуял запах дыма.
Ветер нёс его навстречу — как раз по санному следу. «Кто бы это мог быть? Пахнет горелым жиром, но ни таучины, ни мавчувены мясо на огне не обжаривают — только русские и изредка икуты».
Возле осевшего, полуразвалившегося шалаша в снеговой яме трепыхалось пламя костра. Двое сидели вплотную к огню и один чуть поодаль. От запаха подгоревшего мяса рот наполнился слюной. Её пришлось несколько раз сглотнуть, чтобы произнести приветствие.
— Будь здрав и ты, паря, — прозвучало в ответ. Ни Кузьма, ни Мефодий со своих мест не поднялись. — Садись, Кирюха, — повечеряем.
«Ну, конечно, — вспомнил учёный, — они вроде бы собирались приехать весной, только я не понял зачем». Наклонно к огню было воткнуто несколько палок с нанизанными на них кусками мяса. Судя по всему, это была оленина, причём свежая. Один из «шампуров» Мефодий выдернул, осмотрел и подал Кириллу:
— На, пожуй, убивец.
— Сам такой, — буркнул учёный, принимая угощение. Под взглядами прищуренных глаз служилых он чувствовал себя прямо-таки голым — душевно голым.
— Не без того, — ухмыльнулся бандит. — Юколу-то совсем подъели?
— Есть ещё, — ответил Кирилл с полным ртом. — Как раз хватит, чтоб до травы копыта не откинуть.
— Оно и видно, — кивнул Кузьма. — Сколь соболей-та взяли?
— Одиннадцать сороков и шестнадцать, — ответил Кирилл. Хранить коммерческую тайну он не видел ни малейшего смысла. — А меня оговорили, будто еду ворую. Мешок с рыбой из-под моих нар достали. У меня и мешка-то никогда своего не было.