— Ыван, да. Шаман русский говорить так.
— Какой ещё шаман?!
— Большой шаман в большой дом. Дым пускать, вода мочить — Ыван говорить.
— Так ты крещёный, что ли?!
— Хрест-бог есть! — гордо заявил туземец и вытянул на свет нательный крестик. — Другой наш люди хрест нет, Ывашка есть!
— Понятно... А здесь-то ты что делаешь? Тебя каюром наняли?
— Нанять зачем? Друг говорить: ехать надо.
— То есть тебя друг попросил... Это что ж у тебя за друг такой?
— Моё друг — Кузьма! — с гордостью сообщил туземец. — Большой друг, сильный друг, злой друг. Наша люди никто такой злой друг нет! Сюда бить и сюда бить, бок бить, живот бить — очень хороший друг!
Под глазом у туземца действительно красовался изрядный синяк. Он так откровенно гордился побоями, что Кирилл начал сомневаться, правильно ли его понимает. Однако он вспомнил описание Стеллером отношений казаков и ительменов на Камчатке и мысленно махнул рукой — дикари-с! Вслух же буркнул:
— Нашёл чем гордиться!
— Моя гордиться — да! — распрямил плечи туземец. — Я бунт никогда нет, измена царь нет, ясак платить всегда! Я — русский быть, казак быть!
«Угу, — мысленно усмехнулся Кирилл, — нечто похожее я уже слышал — здесь. А дома читал — то ли у Стеллера, то ли у Крашенинникова. В общем, данный козёл вроде как волком быть желает. Или наоборот?» Выяснять этот вопрос учёный не стал, а отправился спать: откровения туземца произвели на него такое тошнотное впечатление, что есть совершенно расхотелось.
Утром народ начал собираться в дорогу. Как выяснилось, прибыли сюда старые знакомые на трёх нартах с десятком то ли запасных, то ли «кормовых» оленей. По-настоящему была загружена только одна — которой управлял Ивашка. Служилые передвигались налегке — везли только спальные принадлежности и оружие. Сборы заключались в том, что с Ивашкиной нарты к Мефодию перегрузили несколько мешков. В одном из них что-то булькнуло, да и видом он напоминал бурдюк.
— Травяно вино! — сообщил Кузьма и подмигнул. — Промышленным, поди, с устатку-то всласть будет!
— Откуда?! — притворно удивился учёный.
— По первости его на Лопатке сидеть навострились, а таперича и тута народ втихаря курит. Трава ента и здесь водится.
— Тайком-то зачем? — поинтересовался Кирилл. — Что такого?
— Того! — усмехнулся служилый. — У царёвой власти длинная рука! Нонеча не приказчик в остроге всему голова, а Петруцкий — комендант зовётся. Не ровен час монопольку объявит, винокурни — у кого каки есть — в казну приберёт. С него, злыдня, станется!
Между тем мавчувен привёл и запряг оленей, груз был увязан.
— Тывотчо, паря, — сказал Мефодий, — посиди-ка тут с Ивашкой. Неча промышленным глаза мозолить.
— А сбегёт? — как бы засомневался Кузьма. Прищуренные глаза его смеялись. — Не любы мы ему!
— Сё внятно, — кивнул напарник. — Чай не бабы мы, почто нас любить-та? А чтоб не сбёг, мы груз поскидаем да Ивашкину нарту с собой заберём!
— Эт верно! — признал бывший кат. — Не скучай тута, Кирюха, — к вечеру, Бог даст, воротимся.
Они действительно вернулись вечером, причём даже не очень поздним. Служилые были навеселе (мягко выражаясь), сивухой от них разило метров на десять, и говорили между собой они в основном на непонятном тарабарском языке. Ехали они почему-то вдвоём на одной нарте, за которой трусила на привязи пара свободных оленей. Груза у них явно поубавилось.
Упряжка остановилась, Ивашка подошёл и собрался распрягать животных, но служилые набросились на него вдвоём:
— Уди! Уди отсель, нехристь поганый! Трогать не моги!
— Моя хрест есть, — робко пробормотал мавчувен, но его не услышали.
— Пшёл вон, падаль! Тута богатство наше! Не виш — расторговались мы... Шоб духу твово тута не было! Без малого два сорока взяли, внял? У-у, рожа мавчувенская!
Туземец ситуацию понял и исчез вовсе — спрятался за кустами, чтобы не попадаться на глаза. Кузьма с Мефодием довольно долго возились возле саней — что-то там развязывали или завязывали. При этом они явно о чём-то спорили, даже, кажется «об заклад бились». В конце концов они угомонились, заползли в шалаш и принялись храпеть — кто громче. Несчастные олени так и остались стоять запряжёнными.
Кирилл некоторое время сидел у костра, слушал чужой храп, жевал слегка обжаренную оленину и смотрел то на сани и оленей, то на темнеющее небо над верхушками деревьев. Потом встал и знаками подозвал туземца:
— Поехали отсюда, Иван!
— Ни-ни-ни! — испуганно замотал головой мавчувен. — Башка бунтовать нет! Башка измена нет!