Безделье длилось восемь дней, а на девятый Кирилл был призван к «самому».
— Пора, однако, в дороженьку, Кирилл Матвеев.
— По мне так давно пора! Дотянули — санный путь вот-вот кончится!
— То Кузьмы с Мефодием вина — привезли тебя поздно. Ну, Бог даст, до гор доберётесь, а там снегу вдоволь будет.
— Груз придётся перетаскать за ворота — оленей в острог лучше не заводить.
— Это мне известно, — кивнул хозяин. — Только не будет тебе олешков — на собаках ехать придётся.
— Ну, знаешь ли...
— Знаю! — Федот Петрович всмотрелся в собеседника, как бы прикидывая, говорить дальше или не стоит. — С оленями оно, конечно, сподручней — кто умеет, да только служилые наши в поход отправились и всё, что ни есть в округе, собрали — и упряжки, и погонщиков. Давненько такого не случалось, чтоб местные ясачные отложиться пытались. И, главное, кто?! Кулёма! К нему уж который год, говорят, за ясаком не ездят — сам привозит. А в прошлом году даже крестился. И вдруг — в измену!
— Кулёма? Где-то я это имя слышал...
— Ну, да — Кулёма. Михаил во крещении. Их два брата — Ивашка да Мишка — выше по реке кочуют. Про них говорят, что они одного отца дети. Как отцово стадо делить начали, так и рассорились. А народу за каждым много: пока ясачными не стали, промеж них до убийств дело доходило. Ну да прошлый приказчик им ума-то вложил — батогами чрез задницу. Теперь вот этот Кулёма в острог приехал, вина где-то добыл и давай кочевряжиться — я, дескать, нынче богатый! Ладно б просто шумел, так он и правда соболями кидаться начал. Ну, его, ясное дело, повязали и к ответу: откуда пушнина? Тот говорит: брат дал для замирения — подарок, значит, сделал. А у брата откуда? Того он, конечно, не ведает. Дворня Петруцкого хватилась: где Ивашка? Подать его сюда!
А он тут и есть — чуть ли не со всем своим улусом шатры возле ворот ставит. Его в допрос, а он только крестится: ничего Мишке не давал, зато слышал, будто братец артель промышленную смертью побил — до последнего человека. От них, наверное, и соболя. В общем, Ивашку отпустили, а Мишку в казёнке заперли — для следствия, значит. Следствие, конечно, сразу не начали — на другой день праздник великий, а после праздника, сам понимаешь, православным отдых требуется. В общем, когда хватились, нет Кулёмы! Убёг, значит. Людишек-то его с упряжками прибрать служилые не догадались, вот он с ними и ушёл. Комендант наш — Иван Дмитриевич — такому делу, конечно, очень обрадовался. Стражей тюремных под батоги отправил, а служилых, пока снег лежит, — за Кулёмой вдогон.
— Ну и дела! — удивился Кирилл. — Прямо шекспировские страсти!
— Какие-какие? — заинтересовался Федот Петрович. — Или ослышался?
— Ослышался! — заверил учёный, чувствуя, что сболтнул что-то непоправимо лишнее.
— Ну-ну... В общем, на собаках пойдёте. А собачек я вам знатных прикупил! С ними обращаться мои парни привычны.
— Какие ещё парни?!
— Да ты их знаешь — Иван со Степаном да Сидор.
— Знать не знаю никаких Сидоров!
— Кто ж виноват, что ты морды бьёшь, а как зовут не спрашиваешь?
— Эти трое?! Да за каким чёртом они мне нужны?! Ехать — с ними?! Да ты чо!
— А ничо! Парни верные, прикормленные — за житьё своё сладкое хошь глотку кому порвут, а хошь задницу оближут. В общем, холопы.
— Они ж меня зарежут спящего!
— Они тебя беречь станут — как зеницу ока. Потому как знают: случись что с тобой, Федот Петрович вину выяснять не будет — сначала шкуру долой, а потом и душа вон. Веришь?
— Пожалуй, верю. Только не нравится мне эта компания!
— Сам виноват — нечего было с ними хлестаться! Они тебя видели, они тебя помнят, а языки за зубами держать не умеют. Отослать их сейчас некуда — если только на суд Божий отправить. Хочешь — отправь. Вместо них я ещё кого-нибудь сговорю. Тех же Кузьму с Мефодием...
— Благодарю покорно! Уж лучше эти Сидоры-Степаны... Только я за них не в ответе!
— Ясное дело — тебе и других ответов хватит.
Караван должен был тронуться в путь на рассвете, но странствия Кирилла начались чуть раньше — из острога его вывели затемно. Кто и как досматривал товар, Кирилл так и не узнал, поскольку расспрашивать своих спутников ему совершенно не хотелось.