Отцеплять канат от байдары Кирилл не стал, а просто перерезал его своим огромным тесаком. Качка была довольно сильной, но он встал-таки в полный рост и, придерживаясь за плечи гребцов, заорал по-таучински:
— Уходим! Уходим обратно! Все — обратно!
Его крики возымели действие — одна за другой кожаные лодки двинулись к проливу-горловине. Кирилл счёл свою миссию выполненной и устало отпустился на сидушку в носу байдары — это место обычно предназначалось для гарпунёра.
— Давай тоже обратно! — сказал он кормщику и указующе махнул рукой. — Нечего нам тут больше делать.
— Что, прямо так и пойдём? — оглянулся назад рулевой. — Мимо менгитской лодки?!
— Давай-давай! — кивнул Кирилл. — Пусть хоть спасибо скажут!
Выписывать широкую дугу, обходя «фрегат», Кирилл счёл излишним. Он даже придумал, что крикнет на прощание служилым: «Настоятельно рекомендую больше здесь не появляться!» А если они предложат плату за помощь, то он откажется — гордо и грубо. Может, они поймут, что не всё в этом мире покупается и продаётся?
По траектории движения было ясно, что причаливать к русскому судну таучинская байдара не собирается — пройдёт мимо в полусотне метров.
Тем не менее на соответствующем борту «фрегата» собралось много народа — даже крен заметный образовался. Кирилл попытался прикинуть, сколько же «личного состава» может поместиться в этом корыте? И как они там умудряются перемещаться со своими громоздкими ружьями в руках?
Точка максимального сближения была уже близко. Кирилл сформулировал прощальную фразу и набрал в грудь воздуха для крика. Однако на палубе «фрегата» происходило что-то не то. Что именно, понять учёный не успел: люди прянули от борта, медная пушка грохнула, выпустив сноп пламени и дыма, а вода перед носом байдары (рядом с Кириллом!) на мгновение вскипела.
— Подонки! — простонал учёный, ошарашенно опускаясь на своё сиденье. — Ну, какие ж подонки...
Грохнул второй выстрел, и доска сиденья ударила Кирилла по ягодицам — совсем не сильно.
Словно в замедленном кино смотрел учёный, как служилые пристраивают ружья для стрельбы с борта и толкаются, поскольку места всем не хватает...
Зарядом пушечной картечи накрыло центр и корму байдары. Обшивка превратилась в сито, а гребцы и кормчий... В общем, невредимыми оказались лишь трое ближайших к Кириллу гребцов. Однако несколько секунд спустя голова одного из парней разлетелась кровавыми осколками. Служилые на палубе приветствовали удачный выстрел радостным матом:
— A-а, бляди!! Заполучи!!!
Новые выстрелы с «фрегата» — меховая рубаха на спине парня, сидящего рядом с Кириллом, взорвалась кровавым гейзером. Пуля прошла навылет и пробила кожаный борт байдары.
«Выше ватерлинии... — отрешённо подумал Кирилл. — Нас расстреливают как в тире. Сейчас моя очередь...»
Наверное, тело убитого гребца сместило общий центр тяжести, или, может быть, слишком много воды набралось через дыры, только байдара резко накренилась, черпанула бортом воду и уже не выровнялась — так и осталась на боку, освободившись от груза...
Вываливаясь из одной среды в другую, Кирилл почувствовал, конечно, лютый холод воды, только это почти не произвело на него впечатления. Он всё видел и понимал, но при этом был как бы без сознания. Это самое его сознание переполнилось, захлебнулось и перестало работать.
Учёный висел в воде, держась двумя руками за верхний обвод байдары. Висеть было неудобно, потому что ноги и нижнюю часть корпуса всё время затягивало куда-то вперёд и вверх — чтобы держаться вертикально, приходилось подгребать ногами.
Голова Кирилла оказалась над бортом — чуть выше уровня воды. «Фрегат» покачивало волной, перевёрнутую байдару тоже слегка колыхало, и попасть в торчащий над водой предмет у служилых всё никак не получалось. Кроме того, останки кожаной лодки довольно быстро относило течением в сторону, так что вскоре целиться пришлось наискосок, а потом и вовсе вдоль борта. Это было неудобно, и часть стрелков переместилась на корму.