– Может, вместо Японии поедешь в Америку? – зачем-то спрашиваю я ИнЧжон, хотя совершенно понятно, что она ничего не решает.
Наверное, это коньяк сказывается. Он делает человека добрей. ИнЧжон в ответ округляет глаза, затрудняясь с ответом.
– А что, у тебя уже есть для неё песня? – спрашивает меня БоРам, держа в руке рюмку с коньяком.
Она отбилась от СонЁн, заметившую КюРи с бутылкой и прибежавшей следом за ней ругаться, отстояв своё право на «употребление» и теперь вместе со мной пробует «расширить сознание» по методике – коньяк с лимоном и сахаром. КюРи тоже участвует в «эксперименте», а СонЁн, присев на краешек дивана, следит за тем, чтобы ни у кого из нас троих он не вышел бы из-под контроля.
– Откуда ты их берёшь? – задаёт следующий вопрос БоРам, глядя на меня сквозь напиток в рюмке. – Словно они у тебя где-то сложены, а ты их достаёшь, когда нужно…
«Ещё никогда Штирлиц не был так близок к провалу»… – думаю я, смотря на этого «Холмса». – Неужели коньяк на неё так подействовал? Надо прекращать углубление в дедукцию.
– Мы здесь что делаем? – задаю я ей встречный вопрос. – ИнЧжон помогаем, или пытаемся разобраться, как работают мои мозги?
– Конечно, ИнЧжон. – кивает БоРам.
– Тогда не отвлекай. – требую я. – Творчество – процесс интимный, а тут народа, – словно в групповушке!
– Оу! – уважительно восклицает БоРам. – Ты и такие вещи знаешь?
– БоРам, прекрати! – вмешивается СонЁн. – Это не та тема, которую прилично обсуждать. И ты мешаешь ЮнМи. Замолчи!
– Всё, молчу. – сразу, покорно соглашается та.
– Сейчас, дайте я запишу, а то забуду. – говорю я, доставая телефон и прошу: – БоРам-сонбе, пожалуйста, налей мне ещё полрюмки, пока я пишу.
– ЮнМи, тебе не будет много? – строго спрашивает СонЁн.
– Нужен результат. – отвечаю я, смотря в экран телефона и тыкая в него стилусом. – Мы уже начали, уже на полпути. Если остановиться, это будет бессмысленная потеря времени и коньяка. А коньяк нужно беречь. Тем более – такой хороший…
Краем глаза замечаю, что БоРам наливает мне рюмку, держа бутылку обеими руками. Хм…
– За ваше прекрасное здоровье! – говорю я тост, отложив телефон и приподняв рюмку.
Хоп!
Хороший коньячок. Вкус отменный и прямо чувствуешь, как горло от него мягшеет. А лимон, зараза, чё ж ты горький-то такой? Я же тебя даже сахаром посыпал! Предыдущая долька, нормальная была… а у этой прямо горечь такая! Чёрт!
–
Замерев с рюмкой в руке, ЮнМи, повернув голову, смотрит на ИнЧжон. БоРам рядом кхекает от коньячных паров, попавших не в то горло.
Неожиданно декламирует по-японски ЮнМи, обращаясь к ИнЧжон.
– Твоим светом? – удивлённо переспрашивает та, прекрасно поняв, что ей сказали. – Я?
Новым четверостишьем отвечает ей ЮнМи и кричит: Где мой телефон?! Дайте мне мой телефон!
– ЮнМи, вот он, твой телефон! – восклицает БоРам, подавая разыскиваемое. – Не кричи ты так!
(позже, ЮнМи)
Что у меня вообще с головой происходит?! Что за песня в неё влетела, словно снаряд? Вот хоть убей, не помню, что я её раньше где-то слышал! Откуда она тогда взялась? Неужели я действительно – «расширил сознание»? Но, если это так, то куда именно оно «расширилось» и что мне теперь с ним делать? Это как-то управляемо? А может – я сам её сочинил? Но разве можно так сочинять, чтобы «хоп!» и всё целиком в голове? И музыка, и слова? Пфф… Вспоминая свой опыт в сочинительстве – процесс достаточно муторный. Ну, не муторный, а если попытаться сказать более правильно – длительный. С перебором вариантов, откатами назад, с повторением процесса по новой … Я что, совсем «крышей поехал»? Гением стал? Вроде Моцарта? Тыщ, пыщ и готово?! Однако, реально зная свои способности, больше склоняюсь к версии сумасшествия, чем к версии внезапной гениальности. Но ведь чувствую, чувствую, что это вещь, вещь получилась! Наверное, я близок к тому, чтобы окончательно свихнуться. А может, КюРи что-то подсыпает в свой коньяк, раз он так офигительно идёт? Нужно узнать, что именно… а может, это, … рецессия наступила в болезни? Или, ревизия… После которой наступает улучшение? И очнусь я в скором времени в дурдоме. В своём времени… ко мне родителей разрешат пускать…