Едем обратно. Санкин молчал-молчал и разговорился.
Однажды Санкин посетовал: скучно что-то стало в отряде. Сказал комиссару Игорю Кривошееву, может, что-нибудь придумаем веселенькое? Стали вместе фантазировать. Представьте, говорит Санкин, такую картину… Вечер после ужина. Горит костер. Кто-то на гитаре бренчит, в волейбол играют в потемках… Можно представить? Но все чего-то ждут. Мелькают какие-то тени. Кто-то пробежал с красками. А тут несут лохмотья. Что-то готовится заманчивое и веселое, но никто ничего не знает, кроме узкого круга людей во главе с самим Санкиным. И вот всех первогодков по одному пригласили в столовую. То да се, мозги «пудрят», зубы заговаривают, а двери заперли. Долго томили пленников. И наконец стали вызывать по одному. Выведут в темные сени. Двери снова на запор. И раз, мешок на голову! Затолкают в него, а сверху завяжут туго, чтоб не вырвался. Под дикие крики несут «пленника» к костру. Развязав, бросают мешок с «жертвой» на траву. Тот выползает на свет божий и видит: восседают перед ним три «жреца». Размалеванные, разрисованные, вполне настоящие. Вместо стола доска. В доске по два ножа торчат перед каждым «жрецом». Ножи огромные. Кухонные. Ими мясо режут… Три топора воткнуты в чурбаки. А что тут собираются делать? Топоры знакомые, сколько ими дров переколото!.. Вокруг «жрецов» «индианки» крутятся в каком-то невообразимом восточном танце. Лохмотья одежды бросают на костер, вот-вот вспыхнут, подхватив огонь. Лица танцовщиц коричневые, переливаются блеском, словно сливочным маслом намазаны. Неужели сливочным? И не пожалели? На лбу у каждой черные пятна. Брови, подглазья, рот — все обведено черной, красной, белой красками. Глаза сверкают… Конечно, все тут свои. Но попробуй разгляди, кто из них кто. Да и некогда разглядывать. Вооруженная до зубов прислуга «жрецов», человек двенадцать, толпятся за спиной и по бокам, ждут жеста «Главного Жреца». Он сидит в центре, подперев кулаками бедра и выставив голые локти вперед. Жест был сделан: три удара ладонью о ладонь. И возглас-повеление: «Приступить!» Жертву тут же подхватили и потащили к доске, в которой торчало шесть ножей. Бедняга стоял на коленях, начиная потихоньку дрожать от страха и предчувствия… Одна из «индианок» выплыла из темноты и водрузила на доску железную тарелку с большими ломтями хлеба. От хлеба пахло чем-то приторно-едучим. И вот ломоть перед носом: густо намазан горчицей и посыпан черным перцем. Горчицы — в палец толщиной. Студенческой едой называют, но тут явно, перестарались! Холодок по спине пробежал у «пленника». Значит, это первое испытание?.. Прислуга велит отведать восточных пряностей. Проверить человека непосвященного на выносливость в еде и — как следствие — в работе! Какой едок — таков работник! Покажи, отрок, усердие и мастерство! Раз! Мало откусил! Плох работник! Еще кусай! Больше! Вот теперь в самый раз! Прожевал? Проглотил? Кружку с водой тычут — пей: святая! Тут с факелами прибежали, кричат, визжат. Новых испытаний требуют. А сзади кто-то уже перехватил повязкой глаза. И хлоп по лбу ладонью, чем-то намазанной. Хлоп по щекам. Закашлялся испытуемый. Запах горелого, какой-то порошок. Сажа! Снова кружку с водой тычут. Шепчут что-то. Вопросы на смекалку задают. Толкают, что молчишь, отвечай! Да быстрее! Им некогда. У них темп. Свой план. Не ответишь — все придется повторить. Вопросы про лопату и зарплату. Про дожди и грязь. Про любовь к бригадиру. Про уважение к комиссару. Про верность трассе, отряду и особо — командиру. И после — «Клянись, отрок, который посвящается в бойцы, в бойцы студенческого отряда «Сокол» и в бойцы вообще, в Бойцы с большой буквы!» — приходится отвечать: «Клянусь!» «Индианки» и прислуга кричат, поддерживая посвященного: «Клянусь! Клянусь! Клянусь!» И, окропив его святой водой, орут: «Следующий!» Жрецами были — Юра Смирнов, Игорь Кривошеев и он сам, Николай Санкин. Он-то и сидел в центре, разрисованный так, что никто не мог узнать его. И голос изменил. А «индианками» нарядились сестры Оля и Наташа Тарасевич, поварихи, и врач отряда Ляля Хаирова. Костер трещал. Метались тени, стук палками по листам железа, дикие песни и возгласы. Творилось что-то невообразимое.