А как же Санкин, такой требовательный и предусмотрительный командир, согласился взять их на месяц? Что бы потом делал. Искал других? Зачем же создавать себе и отряду дополнительные хлопоты?
Наташа пожала плечами: она не знает, почему Санкин согласился. А потом рассмеялась:
— Наверно, был уверен, что мы останемся и на второй срок!
Почему? Я спрашивал как-то об этом самого Санкина. Он сказал:
— Решил рискнуть.
— Испытать Наташу и Олю?
— И себя тоже…
— В чем? В умении предвидеть?
— Нет. Отрядом испытать…
— Ах, да — «Землей Санкина». Признался он, что «где-то», «почему-то» чувствовал: останутся!
А родители ждали дочерей. Письма писали, напоминали: скоро домой, не забыли? Отвечали сестры: помним-то помним, но и здесь неплохо. Ждали родители, ждали и не дождались к сроку. Написали сестры: «Не ждите, решили остаться!»
Что тут было! Родители телеграмму прислали: «Немедленно возвращайтесь!» Нельзя их обижать, они волнуются. Родители все-таки. Сестры пошли к Санкину, телеграмму показали: как быть, посоветуй, Коля. Попросту посоветуй, по-человечески. Не как командир.
Санкин сказал:
— Ничем помочь не могу.
Да, он брал их на месяц, и совесть у них чиста. Поработали честно, оставили свой след и добрую память. Он, командир, Николай Санкин, благодарит их за труд и желает хорошего отдыха!
Как сказал эти слова, да тут еще ребята пришли с объекта уставшие, угрюмые, перемазанные, сестры чуть не в слезы: боже мой, разве можно оставить лагерь, товарищей, работу?
Родители уехали без них. И ничего, все улеглось. Зато уважение ребят прибавилось. Стало еще интереснее. Просто здорово стало! Просто счастье какое-то.
Хотя, конечно, заманчиво было — Черное море! Ни забот, ни тревог, легкая, беспечная жизнь! А тут вместо Черного моря — горячая плита. Котлы, кастрюли, дрова, картошка, посуда. Вставать раньше всех! Ложиться позже всех! Ни отдыха, ни выходных! И все же остались. Виновата в этом… «Земля Санкина».
Сказать, что Санкин, или Кривошеев, или любой бригадир чуткие, заботливые, значит, ничего не сказать, ибо сказанное элементарнейшая норма, «скорлупа прошлого». Все понимали, «через что» лежит путь к успеху. Через «комплекс», в котором все части равны, взаимосвязаны и отработаны со Знаком качества. Какие «части»?
«Обставленный» заботой, чуткостью, вниманием, уютом, уважением личности, педагогикой, юмором, праздниками, искусством, то есть красотой человеческих взаимоотношений, даже самый тяжелый, самый сложный труд, особенно на таких трассах, обернется иным трудом. Наполненным радостью и смыслом. Колыбелью, из которой выйдет новый человек.
В «комплексе» этом, как считают Санкин и его товарищи, скрыт величайший и неисчерпаемый резерв производства и строительства. Реальная движущая сила НТР!
Я открывал все новое и новое в отряде, словно ходил в сказке, которую сочинили и поставили на сцене ребята из отряда «Сокол».
План и улыбка. Зачем им «ссориться», не понимать друг друга? Кто бы смог объединить их! Ведь на улыбку, на чуткость особей сметы не надо. Она заложена в самом плане, в зарплате, в возможностях человека, данных ему природой. На каких трассах и перекрестках жизни некоторые люди растеряли доброту? Каким приказом можно вернуть иному человеку свое же, исконное, потерянное им самим?»
В столовую вошли Николай Санкин и Игорь Кривошеев. Санкин увидел меня, улыбнулся, извините, мол, он и сейчас, как видите, занят. Игорь кивнул без улыбки, мельком. Он — тоже.
Я расположился у стены за длинным столом, ближе к стенгазетам. Они сели с краю за тот же стол, друг против друга. Игорь ездил в поселок Инзер по срочным делам.
Игорь говорил, что с мясом все в порядке. Холодильник промышленного типа не будет пустовать. Выпечку хлеба для них тоже увеличат. С газетами дело хуже. Был газетный киоск в поселке, ликвидировали почему-то. Блоки должны прийти скоро. Может, сегодня ночью. Бядов просил не прозевать.
Санкин слушает внимательно, а мыслями в другом месте. Что-то зашевелилось в нем, бродит. Работа в его голове пошла в нескольких параллельных и пересекающихся направлениях. Санкин, уставший за день, вроде отдохнул в эти несколько минут, и душа жаждала новых действий.
Игорь, казалось, никуда больше не спешил. Но ему передалось беспокойство Санкина. И он думал, на какое дело бросить себя после ужина?
Игорь казался застенчивым. Но был прям, откровенен. Если что важное, выложит, не утаит. Вежлив, корректен. Но и тверд. Может отбросить излишнюю скромность, сказать то, что думает. Прямота и смелость как-то не вязались со всем его обликом. Стройный юноша. Светел, чист. Что-то младенческое в лице. Повяжи на шею пионерский галстук, за вожатого можно принять в пионерском лагере. Фигурным катанием занимался с сестренкой Мариной на стадионе «Труд» в Уфе. Занятие это, между прочим, и здесь пригодилось. Как-то ему срочно нужно было в Инзер. Ждал пассажирский поезд, который проходил через Айгир по узкоколейке ночью один раз в сутки. Несколько крошечных вагончиков, а что сказочный экспресс. Поезд всегда запаздывал на час-полтора. Стоял две-три минуты. А в тот раз — раньше подкатил. Опоздай на него, пришлось бы идти пешком по шпалам двадцать километров. Днем еще куда ни шло, хаживал Игорь не раз. А ночью… От лагеря до места остановки метров триста. Сплошная чернота. Узкая тропка среди трав и высокой крапивы. Ручей, болотце, камни, речка Айгир, снова камни, бугор, насыпь.