И был командир — Николай Санкин.
На другой день после сабантуя Санкин встал раньше всех. Хотя мог бы отлежаться: заслужил! Но он, как мне показалось, вообще забыл о вчерашнем дне. Начисто. Как зачеркнул. И жил только днем сегодняшним и грядущим. Как выйти из положения? Короткое производственное совещание. Все, хватит загорать. Все, пора себя мобилизовать. Все, начинаем новую жизнь.
— А резервы? — спросили бригадиры отряда. Молчание. И ответ Санкина:
— Мы сами.
Молчание. И чей-то иронический смешок: юморист, однако Санкин. Этот «резерв» — «мы сами» — уже давно использован, до предела.
— Не понятно? — спросил Санкин.
И хором Санкину:
— Понятно!
И сам он тоже — резерв, он, командир! Разве неясно? И так же хором новый вопрос:
— А блоки?
— Будут! — Санкин ответил сразу же, без паузы. И эта «деталь» сыграла. Если Санкин сказал… Поверили.
Затем произвели расстановку сил по всем объектам. Задачи ясны, сроки тоже. Все коротко, четко. Ни споров, ни дебатов. Бойцы потянулись группами к узкоколейке. Две бригады пошли влево, по шпалам — шесть километров. Одна бригада вправо, по шпалам — три километра. И еще бригада — здесь, выше узкоколейки, возле речки Айгир.
Я не узнавал Санкина. Думал, что-то с ним произошло. Но что? Да ничего особенного: он был таким же, как всегда. Просто в жизнь входил принцип: потехе — минута, работе — все.
На строительные объекты отряда часто приходил сам начальник СМП-308 Владимир Иосифович Бядов. Хрупкий на вид, небольшого роста. Волосы на голове коротко подстрижены, наполовину темные, наполовину седые. Ершистый чубчик торчал, словно рвался вперед. Глаза умные, проницательные. И постоянно встревоженные. Присматривался к студентам. На первых порах, видимо, думал: пацаны, какой спрос? Санкин ему явно не нравился: голоса не слышно. Санкин не умел «требовать». Но иногда, как сам говорил, был «жестоким»: отстранял некоторых бойцов от работы. Без крика, без гнева. Тут Бядов не понимал и укорял Санкина: «Не умеешь приказывать!»
Бядов. Зачем отстранять от работы? Накажи рублем!
Санкин. Не могу. Для бойца страшна кара, не когда ругают его, не когда удерживают дневную зарплату, а когда все идут на работу, а он остается в лагере. Даже на кухню его не назначают. Нет доверия. Полного! Вот что страшно. Всеобщее молчаливое презрение. А зарплату за весь этот день ему… все равно начисляем, и он знает об этом. Разве не страшная кара? Может, самая страшная.
Бядов. Ему остается вернуть деньги и только.
Санкин. Нет, ему остается на другой день работать на совесть и навсегда распрощаться с прозвищем «сачок».
Такая педагогика действовала безотказно. Но Бядов мог признать ее лишь теоретически, а на деле практиковал свою «педагогику» — ругать провинившегося рабочего или мастера тут же, на месте, при всех. Причем, не гнушаясь подчас «выразительных» и «образных» слов, из которых складывался «строительный язык». За грубость студенты не любили Бядова, хотя в обращении с ними применял он совершенно иной, более сдержанный язык. Но не любя, все же уважали. За другое. Он опекал студентов и при первой же возможности помогал им чем мог. То есть самым главным — техникой, стройматериалами. Но ведь ему самому туго приходилось. Студенты требовали. Строители требовали. Руководство стройки тоже требовало. Нужно было разрываться на части. А «разрывать-то», собственно, и нечего было: худ Бядов, измотан, кожа да кости. Когда спит, где завтракает, обедает и ужинает, бог его знает!
Бядов вставал рано, до петухов, и отправлялся на дальние объекты пешком. По просекам. По грязям и хлябям. По шпалам узкоколейки. Ему нужна точная информация, он должен знать точное положение дел на каждом участке. Иначе не сможет принимать правильные решения. Пока обойдет все свое хозяйство, глядишь, солнце завалилось за горы. Порой ночевал на трассе. Рассказывали: однажды наткнулись на него рабочие какого-то дальнего участка. Идут по шпалам и видят: лежит под кустом рядом с насыпью узкоколейки какой-то махонький человек. Сжался в комочек. Обступили. За пасмурностью предрассветной не разглядели, кто это. Давай тормошить: эй, ты бродяга, откуда взялся тут, посреди тайги? Он проснулся. Тут же вскочил на ноги, на часы смотрит. Вот номер — это же их начальник, товарищ Бядов! Владимир Иосифович! А он спрашивает: нет ли чайку горячего? Сбегали в бригадный вагончик, принесли. Попил, согрелся и дальше двинулся.