Девушка ловко скользнула под шкуры к Ерошкину, прижалась к нему, приятно приплетая свои ноги с его ногами.
- Айка, очень любить Ваня, - прошептала она и ласково погладила обалдевшего врача между ног теплой мягкой рукой, то сжимая головку, то отпуская.
Девушка некоторое время лежала на нем, согревая его всем своим прекрасным телом, держа в горячей руке, став твердым, как кусок оленьего рога пенис. Он чувствовал ее и чувствовал страстное желание обладать ею.
между тем очаг стал гореть ярче. Старик подбрасывал в него ветки, сухой олений навоз и сухие травы от которых шел приятный дурманящий аромат. По стенам вежи заплясали красные блики от костра. Казалось, рисунки-петроглифы на расписанных стенах стали исполнять в скачущих отсветах пламени странный чарующий танец. На висках пульсировали шаманским бубном кровяные вены.
Бам-бам, бам-бам.
Казалось, звучал вокруг ритм.
И в веже стало очень жарко. У Ерошкина начало плыть в глазах. Он медленно сел потряхивая головой, Айка сползла с него, скользя и змеясь по его телу, уткнувшись лицом между его бедер, жарко дыша, целовала его пенис, который вот-вот готов был взорваться. Она «обмаслила» его обильно слюной с блестящих мягких губ. Старик, посмеиваясь кашляющим смехом, протянул ему костяную чашу. Земский врач взял чашу в руки и влил ее содержимое в себя. Рот ожгло, и все тело начало гореть, обдавая жаром до самых кончиков. Ерошкин словно потерял рассудок.
Айка стояла на коленях, повернувшись к нему обнаженной спиной, она подняла руки и, извивая ими, исполняла завораживающий танец, мышцы ягодиц, красивой каплевидной попки, сокращались, подергивались, делая резкие влекущие движение, звали его, предлагая прикоснуться к себе, обладать ими.
Девушка со вздохом опустилась на локти, низко изогнувшись гибкой спиной, призывно выставила восхитительные ягодицы к нему. Ложбинка между двух похотливых полушарий спускалась вниз, и было видно, то о чем грезил Ерошкин, долгими северными ночами нещадно теребя свой пенис. Промежность была влажная, теплая, мягкого розового цвета, манящая, развратная и похотливая.
Бам-бам, бам-бам.
Ритм нарастал, все кружилось, искажалось, лишало «трезвомыслия», которым так гордился земский врач.
Айка расставила колени по шире, чтобы ему было все хорошо видно и продолжала делать резкие поступательные движения. Короткие волоски слегка поблескивали и переливались в отсветах костра.
- Это же вход в рай.
Прошептал ошалевший Ерошкин, который совсем не ожидал от себя такого признания.
- Айка, очень любить Ваня, - шептала девушка, - Ваня как огненный медведь, Айка, как снежная ласка. Медведь должен взять ласку.
Ерошкин вконец обезумел, обхватил руками ее горячие бедра и с размаху ввел, как ударил, свой пульсирующий пенис между ног девушки. Девушка вскрикнула, высоко вскинув голову, плотнее прижалась к бедрам мужчины. Она часто, громко дыша, неистово билась ягодицами о его бедра, насаживаясь на его пенис. Такой безудержной страсти он еще не видел. Он же в ответ цепко держал ее, впившись пальцами в упругое блестящее от пота тело. Он рычал, кричал, бился как больной падучей болезнью. Наконец издав громкий гортанный звук, преходящий в громкий затяжной вой, царапая ее спину, излился в нее частыми сильными толчками. Айка резко поднялась, выпрямившись, отвела назад руки, обхватила его шею. Ерошкин впился в ее плечо зубами, словно дикий зверь и, сжав в ладонях грудь девушки, больно сдавил между пальцев твердые, похожие на замороженную крупную бруснику, соски.
Айка громко закричала, несколько раз сильно содрогнулась всем телом, и повалилась на шкуры, увлекая за собой обессиленного Ерошкина.
Она лежала, смежив глаза и глубоко дышала, ее грудь высоко вздымалась перед его глазами, как две белые сопки, на вершине которых красовались темные соски.
"Как сопки..." - подумал Ерошкин, - "А что я, пожалуй, заберу ее к себе. Нечего ей здесь делать среди этих снежных сопок. Кухарку Зойку выгоню взашей. Да-с выгоню, а дикарку сменяю у этого старого хрыча на спирт и пару фунтов табаку"