— Полно тебе, Билл! Насчет песков ты прав, тебе точно пришел бы конец, если бы ты рискнул оставить свой клочок тверди. А что до аппарата, как ты его называешь, мы вернули его домой в целости и сохранности, так что меня ты ни в чем не подвел.
Мужчины вышли из сгущающегося мрака амбара в вечерние сумерки. Воздух все еще полнился теплом солнечного дня, и ветерок разносил по окрестностям аромат цветения. Вдруг прямо над ними пролетела сова, сделала круг и, усевшись на ближайшем дубе на толстенный сук, бесцеремонно уставилась на мужчин. Кракен едва заметно кивнул птице, и та словно кивнула в ответ, будто они были старинными друзьями.
— Билл, а как же ты выбрался, когда начался прилив? И где пропадал все эти годы? Мы с Элис частенько вспоминали тебя.
— Да там и сям пропадал, сэр, помотался по свету, как говорится. А тогда-то в Моркамском заливе я ведь почти что сдался. Хоть злыдень-доктор мне и не угрожал, зато кругом только зыбучие пески и раскинулись, так что я даже пошевелиться боялся. А когда старина Стампи утоп, я и вовсе один остался, и уж как мне жалко его было! Ну а потом решил все же выбираться, чего бы там мне ни грозило. Выбора у меня, почитай, и не было — либо спасаться, либо отправляться вслед за беднягой Стампи. И вот как раз тогда прилив и забурлил — сомкнуло вновь свои воды Чермное море, сэр, а Моисея-то рядом и не оказалось. Поток подхватил меня, что твой листочек, и понес куда глаза глядят. В заливе я чуть не утонул аж четыре раза, а потом угодил в течение, в какую-то окаянную реку, и помчало меня от берега вдаль. Я только и мог, что иногда вскидывать голову за глотком воздуха, а потом опять кувыркался под водой. Ну вот, так я и очутился в глубоких водах, за пределами залива. Мне удалось вцепиться в дрейфующее бревно, и я еще полночи болтался во хлябях, пока меня не подобрал тендер в Ирландском море.
Оказалось, что это контрабандисты, да еще с битком набитым трюмом. Они удирали к ирландскому побережью от сторожевика, самого взаправдашнего, с заряженными картечью пушками — так мне сказали, во всяком случае. Капитан их был человеком богобоязненным, а иначе ни за что не лег бы в дрейф и не подобрал меня. В общем, они быстренько подплыли, подцепили меня багром и снова дали деру, а я сидел у них на палубе мокрый и дрожащий, и вода лилась с меня ручьями. Эта вот задержка как раз и стоила им свободы, потому что сторожевой шлюп нагнал нас у самых Морнских гор, как их там называют. До берега оставалось прямо рукой подать. Они пробили нам грот четырехфунтовым ядром, ну мы и встали против ветра — помирать-то никому не хотелось.
— Контрабандисты, конечно же, поручились за тебя?
— Ага, поручились, вот только черта с два мне это помогло — в итоге сослали меня на каторгу. Слава богу, хоть не повесили.
— На каторгу? — поразился Лэнгдон. — Ее же отменили много лет назад!
— Эх, скажите это судье, сэр. Поможет не больше, чем заступничество контрабандистов. Они пытались втолковать, что подобрали меня в море, да судья оказался сущим дьяволом в мантии и парике. Взял и сослал! Нет, сэр, порой «отменить» означает просто «поменять», если вы понимаете, о чем я. Все зависит от судьи да тюрьмы. В общем, я четыре года стриг овец близ Порт-Джексона[13], пока не унес оттуда ноги и не отправился домой.
— И теперь ты живешь где-то поблизости? Значит, мы соседи? Просто невероятно!
— Да, сэр. Пристанище мое на ферме «Грядущее».
На какой-то миг Сент-Ив даже лишился дара речи.
— Это же община медиумов Матушки Ласвелл?
— Совершенно верно, сэр. После побега из Порт-Джексона я нанялся на корабль, чтобы отработать проезд. Вот только уж очень боялся, что меня опять арестуют, и потому однажды ночью в Оллхаллоузе сбежал на берег и какое-то время жил на болотах, пас овец для одного типа по имени Споуд. Однако мы с ним не сошлись во взглядах, ну я и потопал на юг, дошел до Медуэй, где и повстречался с Матушкой Ласвелл. Ее кобыла потеряла подкову, и она сидела возле экипажа, вся из себя расстроенная. С ней вообще-то был мальчик, Симонид, только проку от него не было никакого. Я помог ей, потом проводил до фермы, да так там и остался.
— И все это время ты там и жил?
— Да вот уже почти как три года. На ферме у нее обитали скверные типы — я это сразу просек, — нахлебники, выражаясь начистоту, которые только брали и ничего не давали взамен, да еще вели себя подло по отношению к хозяйке. «Матушка Ласвелл, — сказал я ей, — вам нужны кое-какие новые детали для садового насоса, но еще пуще вам нужен буксир и кормчий». В «Грядущем» дела шли наперекосяк, понимаете, и все из-за ее сердца размером с бочку. Стоило ей кого-то принять, и выгнать его она уже не могла, чем бездельники и пользовались. Зато я мог, потому-то и взялся наводить порядок, вовсю метлой мести, так сказать, им только отплевываться и оставалось[14]. И еще я шестое чувство обрел благодаря Матушке Ласвелл, на которой, кстати, в один прекрасный день намереваюсь жениться, ежели она соблаговолит стать моей супругой.
14
По суеверной примете, если кого-то во время уборки задеть метлой, его ожидает неудача, а то и вовсе тюрьма, и дабы избежать этих несчастий, нужно поплевать на метлу.