— Так, может быть, стоит объяснить это барону? — спросил Эноби — Возможно, мы сделаем его своим оружием?
— Вы не слушаете меня, Эноби — покачал головой Архиепископ — Сейчас в Свободных Землях соблюдается компромисс. Даже в новообращенную Итанию технологии завозятся осторожно, с оглядкой на наше мнение. Поэтому мы и не провозглашаем Земли еретиками. Но барон — совсем другое дело. Он одержим развитием — потому что одержим Изнанкой. Мы не способны контролировать его сейчас, и не сможем удержать его в будущем. Уверяю вас, Велингвар в скором времени захочет стать мэром Прайбурга — и вспомните, каких усилий нам стоило остановить Йоркдейла.
— Чтобы получить графа. Хорошая замена, нечего сказать — ворчливо отозвался епископ.
— И всё же она играет нам на руку — не согласился архиепископ Хаш— Йоркдейл относился к Церкви с пренебрежением, если ли не с презрением. А граф — наш верный союзник.
— Прежде всего он — солдафон. Думаете, я не знаю методов, с которых он начнет своё правление? — раздражение вновь начало просыпаться в Эноби — Всех убить, наказать, расстрелять! Это тот же Кессер, только с большей властью.
— Так направьте его на правильный путь — мягко заметил Архиепископ Митендории — Давайте позаботимся о графе, о Совете, о короле, в конце концов, но помните, что наш главный враг — ересь.
— И Велингвар, как главный её распространитель — отозвался архиепископ Прайбурга — Значит, мы должны будем его уничтожить?
— Легче сказать, чем сделать — заметил епископ.
— Ничего — ответил архиепископ Прайбурга — Пусть каждый делает то, что может, а Свет утроит наши усилия.
— На вас и вашем брате — взаимодействие с Советом и мэром — распорядился Архиепископ — На вас, Эноби, сам барон, и те, с кем он будет налаживать контакты. Думаю, в первую очередь это будут торговцы и промышленники. Особенно промышленники.
— Почему? — удивился Даниэль Хаш.
— Ересь даёт каждому ремесленнику прекрасные возможности для роста. Барон это знает, и постарается перетянуть их на свою сторону. Сделать это будет нетрудно. И вот тут-то мы должны устроить так, чтобы они ему отказали. Все — Краунден, Прейстон, Сильдре.
Услышав последнее имя, архиепископ Прайбурга поморщился.
— Что с вами, Хаш? — спросил Эноби, заметив реакцию собеседника.
— Сильдре, — ответил Хаш — Я просматриваю отчеты Академии об их учениках, и дети барона упоминаются там слишком часто.
— Это может быть ниточкой, за которую стоит потянуть — заметил Архиепископ Митендории.
— Или верёвкой на шее барона, — мрачно ответил Хаш — Повторяю, я слишком о них наслышан, и поверьте, их не зря прозвали Пауками.
— Его брат — командующий артиллерией — задумчиво обронил Архиепископ.
— Очень полезный человек, если вы собрались расстреливать город — не удержался епископ Эноби, и тут же опустил голову, проклиная себя за длинный язык.
— Возможен и такой исход — заметил Архиепископ, и оба собеседника, умолкнув, посмотрели на него — Вы должны понимать — борьба началась. Отныне весь город — это поле битвы, и все в нём — либо друзья Света, либо пособники Изнанки. А к слугам Изнанки — никакой пощады!
Второй разговор состоялся в стенах Ратуши. Граф Вернон Уоренгейт, ставший мэром Прайбурга, готовился устанавливать свои порядки. Граф обладал редкой способностью — расставлять вокруг себя умелых людей и не мешать им. Поэтому сейчас, прежде чем приступить к правлению, он пригласил барона Рендела Холдгрейва. Вместе они начинали свою карьеру, и прошли первые годы службы рука об руку, не раз спасая друг друга. Но в один день их пути разошлись — граф остался на войне, продвигаясь по службе и совершая подвиг один эпичнее другого. Барона же угораздило влюбиться, и, безнадежно больной, он бросил всё и уехал в собственные земли, строить своё счастье. Пока Холдгрейв распахивал поля, Уоренгейт разрушал города. Пока Холдгрейв забивал скот, Уоренгейт отправлял на убой людей. Пока Холдгрейв договаривался и управлял, Уоренгейт — приказывал и повелевал.
И вот, спустя семнадцать лет после расставания, граф решил, что нуждается в старом друге.
Барон, не уступая графу в росте и превосходя в ширине плеч, обзавелся залысиной, роскошными бакенбардами и внушительным животом. Семь лет назад он потерял жену и мог угаснуть от горя — но две дочери удержали его этом Свете. И сейчас Уоренгейт, глядя на энергичную поступь барона и слушая его громкий голос, радовался, что тот сохранил свой боевой дух.