— А сколько же вы намерены добавить, ваше сиятельство?
— Видите ли, уважаемая Сантри, вы правильно сказали, что Айрин пока что ничего не может. Поэтому я бы хотел, чтобы тот, кто возьмет на себя её воспитание, дал ей и образование. С таким условием я готов отдать пять золотых прямо сейчас — и пять, когда девочка закончит обучение.
Едва барон сказал «золотых», как нос старухи начал раздуваться, вбирая воздух, а губы расплываться в улыбке. Когда Велингвар замолчал, старуха сияла, как начищенная монета.
— А ведь вы совершенно правы, господин барон — воскликнула Наргиз — Ведь в целом мире у девочки не осталось ни одной родной души, кроме меня. И никто, кроме меня, не сможет о ней хорошо позаботиться. Видят Четверо, я ей подарю и заботу, и ласку, и любовь.
Нагнувшись, старуха обвила своими руками Айрин и поцеловала в обе щеки. Аури на этот никак не отреагировала, но барон был доволен.
— Вот и славно. Я уже порядком подзадержался — с этими словами Велингвар шагнул к покосившемуся столу в центре комнаты и высыпал на него серебряные и медные монеты из кармана, а сверху кинул пять золотых из своего кошелька. Старуха смотрела на деньги, как завороженная. Барон присел рядом с Аури, взял её за плечи и посмотрел в глаза.
— Твой отец был храбрым солдатом и хорошим человеком. Надеюсь, ты вырастешь такой же.
Затем он поднялся и обратился к старухе, которая всё ещё смотрела на гору монет.
— Сколько ей лет?
Наргиз, не найдясь с ответом, забормотала что-то несвязное.
— Кажется, девять — вспомнил барон, и старуха закивала головой — Так вот, когда ей исполнится шестнадцать, я вернусь, чтобы вручить вам оставшиеся деньги. Уверен, к тому времени она уже получит профессию.
С этими словами он развернулся и вышел за дверь.
Наргиз Изабелла Сантри, стоявшая на третьей ступени, была известна в городе. Люди говорили, что «легче грешнику вырваться с Изнанки, чем грошу — из лап старухи». Ей досталось в наследство четыре комнаты в доме на Красной улице, и три из них Наргиз сдавала постояльцам. Живя в вере, она каждую неделю посещала Церковь Света и Тела, а также не пропускала ни одного церковного праздника. Скупая, лицемерная ханжа, она быстро нашла общий язык с настоятельницами и с удовольствием рассказывала им, чем живут соседи и постояльцы. Высокая, сгорбленная, всегда в одном и том же расползающемся одеянии пыльного цвета, она ходила по улице, опираясь на трость, шурша своими лохмотьями и суя нос во все щели. «Старуха Шушу» — так за глаза звали её жители ближайших домов.
Несмотря на возраст, руки старухи сохраняли молодецкую силу. Набалдашник на её трости был из твердого дуба, и старуха так ловко владела ею, что трость становилась грозным оружием. Наргиз использовала её против нищих, проституток, зевак и вообще всех, кто портил ей настроение. А настроение у неё было плохим постоянно. Из-за скупости старуха не нанимала служанку и всю работу по дому выполняла сама, что плохо сказывалось на его состоянии. Вследствие этого селились у неё совсем уж непритязательные жильцы, доставлявшие немало хлопот. Ходили слухи, что с некоторыми из них старуха вела и другие дела, помимо сдачи комнат.
Вот такой была тетка Линарии, у которой теперь предстояло жить Айрин. Едва барон захлопнул дверь, как старуха сгребла монеты в карман, чтобы ночью спрятать их за половицей. Потом достала из шкафа матрас и постелила в углу, положив туда узелок девочки.
— Вот — ткнула пальцем старуха.
Этого хватило, чтобы Айрин, так и стоявшая у порога, прошла и села в указанный угол.
Когда подошло время ужина, Наргиз наложила на дно тарелки рисовой каши, тщательно следя за тем, чтобы там был лишь один кусок мяса и отрезала кусок хлеба, который толщиной мог поспорить с тупым мечом. Айрин, сев за стол, поковыряла кашу ложкой, выпила стакан воды и отправилась обратно на матрас, чем привела бабку в восторг. Полночи та провела в расчетах, сколько она заработает на деньгах барона, если будет кормить внучку порцией того же размера, что и сегодня.
А между тем девочка, забывшаяся беспокойным сном, проснулась ночью от голода. Перед этим могучим чувством отступило всё остальное, и Айрин, ворочаясь на матрасе, теперь думала лишь о еде. Трижды она подходила к ведру с водой и пыталась залить свой голод. Это не помогло. Едва дождавшись рассвета, Айрин уже сидела за столом в ожидании завтрака.
В Наргиз такие приготовления вызвали смутное беспокойство. Она достала из шкафа тарелку со вчерашней порцией и поставила перед внучкой. Затем наложила каши себе, а когда повернулась, девочка уже стояла перед ней.
— Можно мне ещё каши? — спросила Айрин и протянула пустую тарелку.
Старуха с ужасом начала понимать, что все её ночные расчеты рушатся. Как человек, впадающий в ступор перед лицом катастрофы, она бухнула в тарелку еще две ложки и отдала Аури. Каша исчезла так же быстро, как и в первый раз.
— Можно мне ещё? — Айрин пододвинула пустую тарелку к старухе.
Это движение привело Наргиз в чувство. Её нос взлетел к небу.
— Свет и Четверо Сотворенных, защитите нас! — завопила она, умоляюще вскинув руки— Да у тебя же бездонная утроба! Да ты нас всех пустишь по миру! Ты что, думаешь, у меня полные карманы золота? Думаешь, Четверо мне еду посылают? Нет — кулак старухи стукнул по столу — Она достается тяжким трудом и потом! И я не собираюсь …
Тут она осеклась, вспомнив взгляд барона и монеты, что он ей отдал.
— Следующий раз поешь в обед — заявила она девочке, убирая тарелку — И как я закончу, помой посуду!
Айрин поблагодарила за завтрак, пошла в свой угол и села на матрас. Ей по-прежнему было грустно, тоскливо и одиноко, она всё ещё не могла принять смерть родителей, но голод не давал ей уйти в себя. Она то и дело поглядывала на часы, подгоняя стрелку. Попробовала пройтись по улице, но через пять минут осознала, что не понимает, в какую сторону идёт, и, повернув обратно, едва смогла найти нужную дверь.
Наконец часы пробили тринадцать раз, и Наргиз достала кастрюлю. Айрин уже сидела за столом. Старуха принялась накладывать еду в тарелку, после каждой положенной порции глядя на внучку. Та неотрывно следила за действиями Наргиз. Когда третья ложка каши легла в тарелку — именно столько вчера было положено — старуха замерла и снова посмотрела на девочку. Та продолжала следить. Нос старухи обмяк, и она накинула ещё одну ложку, после чего решительно отставила тарелку. Со стороны стола раздался долгий вздох. Не оборачиваясь, Наргиз наложила себе те же четыре ложки, отрезала по куску хлеба — чуть больше, чем вчера — и подала еду за стол.
Аури старалась себя сдерживать, но всё равно съела свою порцию прежде, чем тарелка старухи опустела на половину. Под тяжелым взглядом она поблагодарила за еду и снова уселась на матрас. Обед немного помог, но Айрин понимала, что это ненадолго. Она хмурилась, вспоминая предыдущую ночь и боялась, что эту не выдержит. В голову лезли истории про обезумевших от голода, что бросались на других людей. Сейчас девочка их понимала. Когда стрелка часов перевалила за четыре, она подошла к Наргиз. Та как раз закончила убирать в комнатах постояльцев и присела отдохнуть в кресло. Приходу девочки старуха не обрадовалась.
— Чего тебе? Ужин в шесть — буркнула она, не поднимая головы.
— Я хотела поговорить насчет денег на еду.
Нос старухи медленно повернулся к девочке.
— И что же ты хочешь сказать?
— Дома мы добывали слизь из личинок скрабов и продавали её. Я могу добывать эту слизь и здесь.
— И это всё? — презрительно скривилась Наргиз — Слизь из жуков? Кому ты собираешься её продавать? Детишкам вроде тебя? По грошу за банку?
— Отец продавал её аптекарям. Он говорил, что за неё платят серебром.
Старуха замерла, уставившись на Айрин.
— Серебром? Серебром за слизь?
— Она ценная и используется во многих снадобьях.
— И ты можешь её достать? Здесь, в Плесиле?
— Я видела скрабов в канализации.
Наргиз задумалась, опустив голову.
— Чушь — наконец произнесла она — Если бы в канализации было что-то, за что платят серебром, все бы давно об этом знали.