– Мерзость. Знаешь, наверное, вы, роботы, устаёте намного медленнее людей, не так ли? Ты хотя бы видишь сны? – Эллиот устало откинул отросшие пряди с глаз, переводя взгляд в сторону. Да, он видит сны, но они всегда одни и те же, без каких-либо изысков или других персонажей, как это обычно бывает у всех людей. Тёмная комната, в которой Эллиот всегда оставался один, и пять дверей вдоль стен с одними лишь табличками. Он помнил о ключе, который отворял одну из них и появлялся также внезапно, как и исчезал. Без каких-либо предсказаний или ответов. Первые шаги отдавались глухим эхом, сухие ладони осторожно скользили вдоль таблички на первой двери "Воспоминания матери". Она была вся увешана многочисленными рисунками, картинками прошлых лет и аккуратными вырезками со словами матери. Эллиот помнил каждую мелочь и табличку в этом месте, помнил даже то, что все двери были заперты. Но сейчас ручка с легкостью поддалась напору ладони, пропуская незваного гостя внутрь. Именно это снилось ему последние пару дней без намёка на какие-либо изменения.
– Да, я вижу сны, но они всегда слишком мутные и не чёткие, как у людей. Я не могу перемещаться во сне вне какого-либо пространства, шара или же купола, – Эллиот медленно водил карандашом по бумаге, вырисовывая оставшиеся детали его новой идеи. В какой-то степени Алан понимал нынешнюю неразговорчивость вечно болтливого Эла и ему очень не хотелось разгребать кучу стен вокруг парня на пути к его душе, зная, как это обычно бывает неприятно. Раскрывать душу всегда рискованно. Поэтому Алан лишь улыбнулся своим же мыслям и медленно забрал недоделанный эскиз из рук разозлившегося парня.
– Давай рассказывай свою новую мысль, генератор идей, надеюсь, она придётся по вкусу Эрику, – смешок.
– Я решил внедрить в систему пса фразовую калибровку. Это технология маркирования специальным сочетанием звуков того фрагмента речи, который машина (робот или другое автоматизированное устройство) должно воспринимать, как обращение к ней. Смотри, если нам необходимо запустить тот или иной отсек, то просто нужно сказать калибровочное слово «Мей!», а уже после необходимое установочное действие, – Эллиот с полной отдачей рисовал на доске необходимые схемы и коды шифрования, которые Алан прекрасно знал и местами подправлял ошибки в расчётах под смешное бурчание рыжеволосого. – Это должно помочь нам сэкономить время, так как большую часть команд мы выполняем вручную, что снижает эффективность манёвра почти на пять процентов.
– Знаешь, никогда не думал, что скажу это, но ты просто чёртов гений, – Алан быстро взъерошил мягкие волосы, щелкая парня по носу. – Второй после меня, конечно.
***
Всегда боялся быть не как все. Глядя на своё тело, чувствовал себя паршиво.
Цифры заново начали жечь запястья, заставляя робота ворочаться во сне и неистово кричать от нестерпимой боли, сдирать кожу и ползти по темноте к так надоевшим ему металлическим дверям. На каждой из них было написано по одной фразе, но лишь одна стояла с огромным крестом на всю поверхность. Чёрным, выжженным явно нечеловеческими руками. Её пытались открыть, видимо, рьяно надеясь достичь того, что находилось по ту сторону металла. Эллиот медленно приподнялся на руках, пачкая их в чём-то красном и липком. Тёмная дорожка крови вытекала прямо из-под приоткрытой второй двери с надписью "Воспоминания отца". Одно лишь слово вызывало у парня неконтролируемую дрожь во всём теле, тягучий страх, который он так давно не испытывал лишь от одного упоминания своего "родного" человека. Стоило ли идти? Стоило ли заглянуть в прошлое, как это было с воспоминаниями матери? Возможно, было бы лучше вовсе не знать о том дне?
~ 7 апреля 3052 год.
メ – Подожди ещё немного, и всё будет хорошо, малыш. Подожди ещё немного… – мальчишка нежно ластился к тёплой ладони матери, осторожно притягивая её к себе на кровать. Эллиот всегда верил, что под одеялом всегда безопасно, никто никогда не потревожит твой сон, и любые монстры, увидя такую защиту, решат, что он слишком бесстрашен, чтобы попытаться его напугать. Улыбка матери ни на минуту не переставала сходить с лица, когда маленькие ладошки брались за новые книжки. Она никогда не могла отказать ему, тихонько напевая колыбельную. – Борись ещё немного, и всё будет хорошо. Её убаюкивающий голос, тёплые губы и тёмно-каштановые волосы, которые так сильно обожал и помнил Эллиот. Колыбельная всегда его успокаивала. В тот день его отец вернулся намного раньше положенного времени, устало вздохнул, видя сидящую в детской жену рядом с испуганным сыном. Страх перед родным человеком стал неотъемлемой частью жизни мальчишки. Каждый раз в памяти всплывали обрывки каких-то смутно знакомых фраз, теплота рук на коже, а следом такой яркий контраст с острым лезвием ножа вперемешку с криками. Эти ощущения были настолько яркими, что Эллиот часто терял грань между сном и реальность, каждый раз просыпаясь от ярких лучей света настольной лампы. В том месте всегда жутко пахло различными медикаментами, холод пробирал до самых костей, заставляя ребёнка нервно сжимать кулачки и пытаться сказать хотя бы слово охрипшим от криков голосом. Слишком отчётливо ощущались шрамы на коже вперемешку с болезненными кровоподтёками. А сейчас, глядя на уходящую с ним маму, он до боли хотел побежать за ней, вцепиться за подол платья и перестать бояться.