Эрик Майер – чёрные слёзы, которыми каждодневно были усыпаны простыни, глаза носителя застилала беспросветная плёнка, и почему-то именно в такие моменты он начинал задумываться о том, что чёрный цвет символизировал конец всего сущего. И сколько бы ты не пытался увидеть свет, вокруг тебя только тьма и от этого становилось ещё паршивей, чем раньше. Страшно, беспомощно. Эллиот не мог слышать страдания соулмейта, но отчётливо чувствовал каждой клеткой тела сквозь одежду, напрочь пропитавшей безысходностью весь воздух в квартире.
– Задыхайся и больше не мучай меня, чёртов манипулятор.
Эрик Майер – его наказание за грехи в прошлой жизни, которые он ничерта не помнил и не желал узнавать, оставаясь при своём единственно правильном решении, которое не нуждалось в огласке. В самые сильные приступы отчаяния он хотел услышать в голове крики протеста от соулмейта, хоть что-нибудь, лишь бы не чувствовать себя сумасшедшим придурком, разговаривающий с пустотой, но тот упорно молчал, доводя Картера ещё больше. Издевался, не иначе. Бесил, возможно. Хотел убить, точно. Но почему-то последняя фраза соулмейта заставила что-то дрогнуть в душе парня, до боли сжавшего собственное запястье.
~ Скажи мне, мир действительно нас так ненавидит?
Повтори это. ~
Синий (правда и печаль)
Говорят, что синий успокаивает, даёт возможность погрузиться в себя и подумать обо всём, что окружает нас и по сей день, возможно, и вовсе найти правильную дорогу в неизвестность, оставляя позади всю обыденность. С момента их встречи прошло чуть больше двух недель, но сердце до сих пор неспокойно билось в груди каждый раз, когда Эллиот засыпал. Боялся, но желал больше никогда не просыпаться в мире, в котором всё было предрешено с самого начала? Нет, скорее не хотел быть снова ответственным за чужую жизнь. Каждый день он пытался абстрагироваться от мыслей о том, что в толпе спешащих людей и мёртвых лиц он стал своим, старался прятать взгляд и натягивать рукава толстовки сильнее некуда, но натыкаясь в отражении зеркал на собственные глаза, мечтал о том, чтобы всё это оказалось лишь дурацким сценарием какого-нибудь бешенного режиссёра, в котором он по счастливой случайности оказался главным героем. Эллиот не мог избавиться от неприязни к своему соулмейту, который после того раза, не проронил ни слова, от чего казалось, что его вовсе не существовало в его жизни. Тишина, за которую Эллиот был благодарен каждый раз, когда в одиночестве работал за компьютером на ночной работе и пил обжигающий кофе, казавшийся ему отвратительным на вкус. Но это было единственным, что находилось в его скромной обители в большом количестве.
~ С каких пор ты кажешься таким одиноким? ~
Говорят, что синий побуждает людей к правде, забираясь в самые отдалённые участки сознания, поэтому смотря на иссиня-чёрное небо, Эллиот не мог смириться с мыслью, что под гнётом собственного одиночества снова хотел услышать голос своего неразговорчивого соседа, но он никогда не признается в этом вслух. Точно не в этой жизни. Эллиот всегда был из такого типа людей, которые слишком болезненно привыкали ко всему новому, скучая по старым временам только из-за того, что всё это было лишь привычкой, от которой было так сложно избавляться. Подобная отрешённость и зависимость значительно повлияли на характер парня, со временем превращая его душу в самые настоящие шипы. Доставлять людям боль приравнивалось к защитной реакции, к которой так привык парень, закрываясь в своём коконе и стараясь не пускать в свою душу никого, кроме себя самого. И, видимо, судьба решила, что было бы крайне занимательно понаблюдать за парнем, подсовывая ему столь необычного соулмейта. Его холодные прикосновения вдоль рёбер оставляли невидимые ожоги для своего носителя, вздрагивающего от лёгкого покалывания внутри. В эти моменты ему казалось, что Эрик намеренно не давал забывать о своём присутствии. Без слов, только тактильными ощущениями. Лишь его собственные глаза оставались такими же печальными, как и в первый день их встречи, уже без ноток удивления и страха, но холодные и печальные. Его принципы летели к чертям каждый раз, когда он думал о своём соулмейте, заставляя впервые захотеть забраться в душу к кому-то другому, захотеть удостовериться в том, не прогнила ли его душа так же сильно, как и его жизнь. Что скрывалось за тёмной пеленой, молчанием и печалью, пропитавшей комнату насквозь?