Донита тоже продолжает контактировать со мной, хотя ее занятая жизнь ограничивает количество звонков по телефону. Мы общаемся главным образом через письма, в которых, каким-то образом, я нахожу успокоение.
Написание письма – забытое искусство, и мне грустно видеть, как оно исчезает.
Она часто старается улучшить мое настроение разной ерундой и постоянно отчитывает меня за то, что я позволяю себе разочаровываться в жизни. Ее угрозы, конечно, имеют на меня минимальное воздействие, хотя я и ценю то, что она нашла время, чтобы высказать их. Иногда я жалею о том каменном грузе, который я несу, но мне кажется, она понимает. Мы связаны нашей любовью и уважением к двум необычным женщинам, и это прощает недостатки.
Я получила другое такое письмо – совсем маленькое, правда – от нее сегодня, и содержимое, хотя ни в коем случае не исключительное, вызвало болезненные воспоминания. Но, возможно, эта поездка в прошлое поможет хоть немного освободиться от демонов боли и вины, которые все еще изводят меня.
В конверт была вложена фотография заходящего над каким-то тропическим раем или чем-то вроде этого солнца.
Я полагаю, это действительно красиво, если вы умеете наслаждаться подобными вещами. Фотография была завернута в маленький кусочек неровно оборванной бумаги, содержащей билет на самолет и два слова.
Маленькие слова. Совсем простые. Ничего не значащие по отдельности, но, соединенные вместе, они способны вновь разжечь пламя надежды, слабо танцующей в сердце, уставшем от жизни. Возможно, моя вера в них – это просто глупая слабость. Но даже если так, я с гордостью буду носить звание дурака и прокляну всех, кто думает иначе.
Билет на остров Бонэйр, где-то на юге Карибского моря. Я представила, что этот остров один из тех, что запечатлены на фотографии, зажатой в моей руке.
Слова?
Их просто написать, даже больной рукой.
Но они достаточно неожиданны для того, чтобы я нарушила свой долгий обет молчания и выкрикнула их во всю силу своих легких.
"Возвращайся домой".
Конец.
ЭПИЛОГ:
Я сижу на теплом сухом песке, ствол высокой величественной пальмы исполняет роль безропотной спинки, поскольку я записываю свои мысли на простой бумаге. Край соломенной шляпы защищает мои глаза от лучей низкого заходящего солнца, которое самым замечательным образом согревает мое обнаженное тело.
Бриз такой же теплый и несет с собой вездесущий аромат моря. Наверху кружат морские птицы, время от времени ныряющие за своим обедом на фоне сверкающего калейдоскопом цветов неба, пока солнце играет на поверхности океана, окрашивая его в розовые и золотые тона.
Я потягиваюсь, довольная тем, что мускулы отвечают мне быстро и без боли. Моя сломанная рука, последствие нашего столкновения с мчащимся грузовиком, полностью зажила, и я близка к тому, чтобы впасть в экстаз от того, что снова могу писать.
Я слышу какой-то звук слева и поворачиваю голову, чтобы увидеть Корину, подходящую ко мне со стеклянным кувшином холодного чая и двумя большими бокалами. Ее красочная накидка трепещет на ветру, и я даже не тружусь скрыть смех, поскольку ее шляпа, практически аналогичная моей, слетает с ее головы, как новая разновидность бескрылой птицы. Она хмурится, но недолго, потому что усмешка, ставшая ее постоянным спутником, снова появляется на ее лице.
Серая болезненная бледность кожи, с которой она приехала сюда, исчезла. Пропала также и неестественная прямота тела, вызванная возрастом и немощью. Она расцвела и выглядит на половину своего возраста, будто на Бонэйре есть мифический Фонтан Молодости, и она отпила из него хороший глоток.
Вина, страдание и слезы, мучавшие нас в нашу первую встречу, теперь тоже принадлежат прошлому. Она понимает, почему события потеряли свое первоначальное значение, и принимает то, что нам необходимо было продолжить шараду из наших смертей, пока мы не получили окончательное прощение. Она также говорит, что понимает, почему мы выбрали место столь далекое, для того, чтобы назвать его домом, и у меня нет причин, чтобы не верить ей.
"Я полагаю, ты не хочешь сделать старой женщине одолжение и поискать мою шляпу?"
Я снова смеюсь, встряхивая головой и принимая бокал с чаем, который она вручает мне. "Завтра мы получим еще одну".
"Ты ведь знаешь, к завтрашнему дню я могу уже быть мертва", – отвечает она, опускаясь на песок рядом со мной.
"Ну, тогда она тебе тем более не будет нужна", – нахально отвечаю я.
"Нынешняя молодежь такая грубая", – замечает она тоном истинного мученика.