Керсти вспыхнула.
— Оскар, конечно.
«О, мой Бог!» — про себя пробормотал Питт.
Он пошел за Керсти, как ягненок на бойню. Тиди плелась сзади.
Когда они вошли в комнату и нашли место в длинных рядах плетеных кресел, окружавших небольшой помост, помещение было заполнено почти полностью. Это было небольшим утешением, но Питт обрадовался, что нашел места в последнем ряду кресел рядом с дверью, подумывая о возможных вариантах невинного бегства, когда представится удобный случай. Но тут же его мечты развеялись, как дым, — дворецкий закрыл двери и запер их.
Через несколько минут он повернул выключатель и приглушил свет, погрузив кабинет в полную темноту. Керсти поднялась на помост, и в комнате зажегся мягкий розовый свет, создав вокруг нее особую ауру, сделавшую ее похожей на скульптуру греческой богини, одиноко стоящую на пьедестале в Лувре. Питт мысленно раздел ее, пытаясь представить, какую необыкновенную картину она будет являть собой. Он взглянул на Тиди. Вдохновенное выражение ее лица заставило его подумать, что ее мысли совпадают с его. Он поискал ее руку, нашел и сжал ее пальцы. Однако Тиди была так поглощена видением на помосте, что не заметила его пожатия.
Стоя неподвижно, не произнося ни слова, впитывая взгляды гостей, которые невидимо сидели внизу под мерцанием ламп, Керсти Фири мягко улыбалась с тем чувством самоуверенности, которое присуще только безупречно красивым женщинам.
Она наклонила голову в сторону притихшей аудитории и начала говорить:
— Леди и джентльмены, уважаемые гости! Сегодня наш хозяин, Оскар Рондхейм. предлагает вашему вниманию свое последнее произведение. Он прочитает его на нашем родном исландском языке. А затем, так как многие из вас говорят по-английски, он прочтет стихи нового современного ирландского поэта Шона Маги.
Питт повернулся к Тиди и прошептал ей:
— Мне бы следовало подкрепить себя еще десятью чашечками пунша.
Он не видел лица Тиди. Но ему и не надо было — он почувствовал удар ее локтя в бок. Когда он повернулся, Керсти исчезла, а ее место занял Рондхейм.
Можно было бы сказать, что в течение следующих полутора часов Питт испытывал адские муки. Но нет. Через пять минут после того, как Рондхейм начал монотонно декламировать свои исландские вирши, Питт уснул, уверенный, что в темноте никто не заметит его равнодушия к поэтическому мастерству.
Как только первая волна сна окутала его, Питт вновь очутился на пляже: в сотый раз он держал голову доктора Ханневелла, опять и опять он беспомощно следил, как Ханневелл безучастно глядел на него, пытаясь что-то ему сказать. В конце концов, он произнес три слова, казавшиеся Питту бессмысленными, потом облако пробежало по его старческим чертам, и он умер. Сцена смерти Ханневелла повторялась во сне много раз, но каждый раз с новыми деталями. То он видел, что на пляже были дети, как это и было на самом деле. В другой раз — они оказались одни в пустынном месте. Затем кружился черный самолет. Даже Сандекер появился в одном из вариантов: он стоял рядом с Питтом и Ханневеллом и грустно качал головой. Погода, обстановка на пляже, цвет моря — все менялось ото сна ко сну. Повторялась только одна деталь — последние слова Ханневелла.
Аплодисменты разбудили Питта. Он посмотрел в никуда, с трудом пытаясь собраться с мыслями. В комнате зажегся свет, и он несколько секунд щурился, чтобы привыкли глаза. Рондхейм был еще на помосте, он самодовольно принимал всеобщее восхищение. Наконец он поднял руку, призывая к тишине.
— Как многие из вас знают, мое любимое занятие — заучивать наизусть стихи. С присущей мне скромностью я должен сказать, что мои познания достаточно обширны. Я бы хотел поставить на кон свою репутацию и предлагаю присутствующим следующее: вы читаете первую строчку любого произведения, а я продолжаю его и называю автора. Если я не смогу завершить стихотворения, то я лично передам пятьдесят тысяч долларов в любой указанный вами благотворительный фонд.
Он подождал пока восхищенные восклицания утихнут и вновь наступит тишина.
— Начинаем? Кто будет первым?
Встал сэр Эрик Маркс.
— «Пусть твердят и друг, и мать…». Попробуй для разминки, Оскар.
— «Что к беде приведет бездействие. Презирай их советы, презирай волнения. Ты поднимешься в конце концов».
Он сделала эффектную пазу и продолжил:
— «Один и двадцать». Самюэль Джонсон.
Маркс кивнул.
— Абсолютно верно.
Следующим поднялся Ф. Джеймс Келли.
— «Теперь все дни мои печальны, и все мои ночные сны…»
Рондхейм продолжил и назвал автора.
— «Одному в раю» Эдгара Аллана По.
— Поздравляю, Оскар, — Келли был заметно восхищен.
Рондхейм оглядел комнату. Улыбка медленно появилась на его губах, когда он увидел, как с заднего ряда поднялась знакомая фигура.
— Пожалуйста, майор Питт.
Питт посмотрел Рондхейму в глаза.
— Я могу предложить только три слова.
— Принимаю вызов, — с уверенностью сказал Рондхейм. — Называйте.
— «Бог спасет тебя»… — медленно произнес Питт, как будто сомневался в возможности продолжить эти стихи.
Рондхейм засмеялся.
— Элементарно, майор. Вы любезно процитировали мое любимое стихотворение.
Довольство прозвучало в голосе Рондхейма, и все в комнате заметили это.
— «Бог спасет тебя, старый моряк. От друзей, которые завидуют тебе. Почему ты выглядишь так грустно? Потому, что своим арбалетом я убил альбатроса…» — Внезапно Рондхейм остановился, с любопытством взглянув на Питта. — Вы попросили меня процитировать «Балладу старого моряка» Самюэля Тейлора Колериджа.
Питт вздохнул с облегчением. Он почувствовал, что в конце тоннеля появился свет. Теперь он знал то, чего не знал ранее. Ситуация прояснилась. Он был рад, что сделал этот пробный выстрел. Рулетка подкидывала ему неожиданные ответы. Ночной кошмар смерти Ханневелла больше никогда не будет его мучить.
Довольная усмешка скривила его губы.
— Спасибо, мистер Рондхейм. Ваша великолепная память прекрасно выручает вас.
Что-то в тоне, которым Питт произнес это, насторожило Рондхейма.
— Спасибо вам, майор.
Ему не понравилась усмешка на лице Питта. Ему все в нем не нравилось.
Глава 15
Питт терпел еще полчаса, пока Рондхейм услаждал гостей своим обширным поэтическим репертуаром. В конце концов программа подошла к концу. Открылись двери, и толпа хлынула в главный зал. Женщины собрались на террасе: они болтали и пили сладкий коктейль. Мужчины прошли в охотничий зал, где им были предложены сигары и старый, столетний, бренди «Руш».
Сигары принесли в большом серебряном ящике и предложили всем, за исключением Питта. Его демонстративно игнорировали. После ритуала прикуривания, когда каждому поднесли свечу, от которой можно было нагреть сигару до желаемой температуры, слуги разнесли бренди «Руш», темную желто-коричневую жидкость в экзотических широких коньячных бокалах. Питта опять обошли.
Кроме себя и Рондхейма, Питт насчитал тридцать два человека, собравшихся в самом дальнем углу комнаты вокруг большого камина. Реакция на присутствие Питта, как можно было заметить по их выражениям лиц, была интересной. Его просто не замечали. В какой-то момент он почувствовал себя бестелесным призраком, который прошел сквозь стену и ждал сеанса, чтобы показаться в своем одушевленном обличье. Он мог представлять себе сколько угодно сцен, но была одна, реальная — это был ствол ружья, который уперся ему в лопатку.
Он не стал смотреть, кто держал ружье. Ему это было безразлично. Рондхейм развеял его сомнения.
— Керсти! — он посмотрел за спину Питта. — Ты пришла слишком рано. Я не ждал тебя еще минут двадцать.
Фон Хаммель вытер лоб платком и спросил:
— А девушка, с которой он пришел, изолирована?
— Мисс Ройял в надежном месте, — сказала Керсти, глядя сквозь Питта.
Что-то в ее тоне заставило Питта усомниться в ее словах.
Рондхейм вышел вперед и как заботливый отец, забрал у нее ружье.
— Оружие и красота не подходят друг другу, — буркнул он. — Пусть его проводит мужчина.