Удача сопутствовала ему. Часа через полтора туман рассеялся, и он увидел огромное количество горячих источников, которые вместе с самодельным компасом давали ему возможность держаться правильного направления.
Прошло еще несколько часов. Испытывая каждую минуту страдание, пронизывающий холод, сильную боль, Питт пытался сохранить сознание. Время превратилось в вечность, которая, казалось, не кончится, пока он не ступит на влажную мягкую траву. Он уже не был уверен, что проживет еще хотя бы несколько часов.
Шаг за шагом, бесконечный цикл, Питт двигался вперед, чувствуя полное изнеможение. Он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме как на каждой следующей отметке, на очередном отрезке пути, а когда он преодолевал его, то думал только о следующем. Логика уже не существовала. Его сознание просыпалось только тогда, когда из дальних туманных его уголков поступал сигнал о том, что он сбивается с курса.
Прошедшие двенадцать часов показались ему двенадцатью годами. Он остановился у серного источника и опустил свой маленький компас в воду. Однако на этот раз пальцы не были столь точны, булавка выпала из рук, упала в воду и пошла ко дну. Он не успел подхватить ее и долго сидел потом, бессмысленно глядя в воду. Ему казалось, что надеяться уже не на что, что он никогда не сможет выбраться из этой бескрайней ледяной пустыни.
Опухшие глаза открывались с трудом, ноги ныли от изнурения, дыхание прерывалось. Но он опять поднялся и, спотыкаясь, побрел вперед, ведомый какой-то непонятной внутренней силой, о существовании которой он и не подозревал раньше. Ему казалось, что тело его уже мертво, он не чувствовал боли и никаких эмоций. Питт понял, что уже переступил порог физической чувствительности. Он упал.
Внезапно он услышал какой-то шум и прислушался. Действительно, сквозь пустоту бесконечной равнины пробивался какой-то пульсирующий звук. Его оцепеневший мозг отказывался постичь и объяснить услышанное, так же как и предположить, откуда звук доносится,
Затем все стихло. Звук исчез. Питт уже не мог думать о людях, которые остались там, в ущелье, чувство ответственности за их судьбы исчезло за эти бесконечные часы скитаний. Он думал только об одном — перестать цепляться за жизнь и спокойно умереть под холодным северным солнцем. Это было бы так просто — остановиться и погрузиться в черную пустоту небытия.
Пара сапог, старых кожаных сапог, появилась перед невидящими глазами Питта там, где только что было бескрайнее пространство дикой травы. Затем руки этого призрака перевернули его на спину, и он увидел усталое морщинистое лицо с голубыми глазами. Густые седые волосы нависли надо лбом, как шлем воина на старинных фламандских полотнах. Старик, которому было уже далеко за семьдесят, одетый в поношенный толстый свитер, склонился над Питтом и дотронулся до его лица.
Затем, не говоря ни слова, с силой, удивительной для мужчины его возраста, он поднял Питта и понес. Сквозь обрывки сознания Питт подумал, что это мираж, чудо, невероятное совпадение, что его нашли. Он упал недалеко от узкой грязной дороги, которая проходила рядом с рекой, покрытой льдом. Потом Питт понял, что шум, который он слышал, доносился не от реки, а от двигателя старого, в нескольких местах пробитого «джипа».
Подобно ребенку, укладывающему спать свою куклу, положил старый исландец Питта на переднее сиденье машины. Он завел свой старый «джип» и пустился по продуваемой ветром дороге. Вскоре они въехали в гряду холмов, перемежавшихся сочными зелеными лугами, где-то и дело при появлении «джипа» взмывали в воздух стаи птиц, закрывая собой солнце. Наконец они остановились у небольшого домика с выкрашенными в белый цвет стенами и красной крышей. Питт сам вышел из машины и, пошатываясь, побрел в дом.
— Телефон. Мне срочно нужен телефон.
Голубые глаза сощурились.
— Вы англичанин? — медленно, с тяжелым произношением северян спросил исландец.
— Американец, — нетерпеливо ответил Питт. — Там две дюжины людей погибают от ран. Они умрут, если им срочно не помочь.
— Там, на равнине, есть еще люди? — Старик не скрывал своего удивления.
— Да, да. — Питт энергично затряс головой. — О, Боже!
Исландец беспомощно покачал головой.
— Ближайшая телефонная линия — на расстоянии сорока километров.
Питта охватило отчаяние.
— Но у меня есть радиопередатчик. — Хозяин указал рукой в сторону комнаты. — Сюда, пожалуйста.
Питт прошел за ним в маленькую, хорошо освещенную комнату спартанского стиля. Из мебели в ней находились только три основных предмета: стул, шкаф и старинный стол, на котором стоял новенький блестящий передатчик, собранный не более чем несколько месяцев назад. Питт изумился, что на этой удаленной ферме пользуются таким ультрасовременным оборудованием. Исландец быстро подошел к передатчику и стал настраивать его на нужную частоту. Взяв в руки микрофон, он сказал что-то по-исландски и стал ждать. Ответа долго не было. Он еще покрутил настройку частоты и заговорил снова. В этот раз ему ответили практически сразу же. Борьба за жизнь заставила Питта забыть о ранах и боли. Он нервно ходил по комнате, пока исландец вел переговоры с представителями властей. Через десять минут, которые потребовались для необходимых объяснений и перевода, Питт получил связь с американским посольством.
— Где, черт возьми, тебя носит? — Голос Сандекера буквально взорвал микрофон. Он был слышен так хорошо, как будто тот говорит за дверью.
— Жду проходящую машину, гуляя в парке, — огрызнулся Питт. — Это сейчас не имеет значения. Как быстро можно собрать команду врачей и поднять их в воздух?
Воцарилось напряженное молчание, прежде чем адмирал ответил. Он почувствовал неотложную настойчивость в голосе Питта, редко звучавшую в его устах.
— У меня здесь группа военных врачей, готовых вылететь через тридцать минут, — медленно ответил Сандекер. — Не мог бы ты объяснить мне причину твоей просьбы?
Питт ответил не сразу. Он с трудом мог сконцентрироваться.
— В течение каждой минуты, которую мы тратим на объяснения, кто-нибудь может умереть. Бога ради, адмирал, свяжитесь с Военно-Воздушными Силами и пришлите их военврачей на вертолетах, чтобы оказать помощь жертвам авиакатастрофы. Потом, когда будет время, я посвящу вас во все подробности.
— Понял, — ответил Сандекер. — Прием.
«Теперь уже недолго ждать, — подумал Питт. — Если только они прибудут вовремя». Он почувствовал прикосновение руки на своем плече, обернулся и встретился глазами с исландцем.
— Я веду себя как невоспитанный гость, — сказал Питт, — Я не представился и не поблагодарил вас за то, что вы спасли мне жизнь.
Старик пожал протянутую ему руку.
— Гольфур Эндюрссон, — сказал он. — Я главный управляющий территории Рарфур Ривер.
Питт представился и спросил:
— Главный управляющий?
— Ну, это человек, который отвечает за реку. Я помогаю рыбакам и слежу за экологией реки, как те в вашей стране, кто защищает речные богатства.
— Это, должно быть, очень уединенная работа… — Питт замолчал, так как острая боль пронзила его грудь. Он схватился рукой за стол, чуть не потеряв сознание.
— Пойдемте, — сказал Эндюрссон. — Я позабочусь о ваших ранах.
— Нет, — твердо ответил Питт. — Я останусь здесь, у радио. Я не сойду со стула.
Эндюрссон колебался. Он вышел из комнаты, вернувшись через две минуты с аптечкой в одной руке и канадским виски «Сеграм» в другой. Питт обратил внимание, что печать на пробке бутылки была не сорвана.
— Вам повезло, — улыбнувшись, сказал Эндюрссон. — Один из ваших соотечественников рыбачил здесь месяц назад и оставил мне это.
Питт успел сделать несколько глотков, а Эндюрссон только закончил перевязывать ему грудь, как радио пискнуло, ив комнату ворвался рокочущий голос Сандекера.