— Да, — мрачно согласился Питт. — У них на палубе была взрывчатка. В нее и попала моя последняя самодельная бомба.
— Очень неосторожно с их стороны. — Голос Сандекера был достаточно добродушным. — Неожиданность действий — вот что ты говорил, и ты был прав. Этим бессловесным тварям и в голову не могло прийти, что загнанная в угол мышь будет бороться, как тигр.
— По крайней мере, мы рассчитались с ними. — У Питта темнело в глазах, но это мало беспокоило его. Он и Сандекер сражались против воли, за выживание. Они вдвойне расплатились за смерть Ханневелла и остальных, но окончательный расчет был еще впереди. «Странно, — думал он, — как, оказывается, легко убить человека, с которым ты даже незнаком, о жизни которого ты не имеешь ни малейшего представления». «Ваше отношение к жизни, — говорил доктор Джонссон, — приведет к вашему поражению. Умоляю вас, мой друг отбросить колебания, когда придет момент». Питт почувствовал удовлетворение. Момент пришел, и он не колебался. У него даже не оказалось времени подумать о боли и смерти, которые он причинял. Он спрашивал себя, является ли эта подсознательная терпимость к убийству любого незнакомого человека тем фактором, который заставляет человечество принять и оправдать войны.
Срывающийся голос Тиди прервал его мысли.
— Они мертвы, они все мертвы. — Она начала всхлипывать, закрыв лицо дрожавшими руками. — Вы убили их всех, хладнокровно заживо сожгли их.
— Извините, леди, — металлическим голосом произнес Питт. — Откройте глаза! И посмотрите вокруг! Эти дыры вокруг пробиты не дятлом. И если привести какой-нибудь штамп из любого западного боевика — «они напали первыми: у нас не было выхода, маршал, их было больше», то у тебя неверный сценарий, дорогая. Мы — хорошие парни. Это они хотели хладнокровно прикончить нас.
Она взглянула в спокойное, решительное лицо, увидела полные понимания зеленые глаза и покраснела.
— Вы были предупреждены, — все еще всхлипывая, говорила она. — Я вам сказала: заткнуть мне рот, если я его открою и начну истерику.
Питт поймал ее взгляд.
— Адмирал и я пока терпим тебя. А если ты еще и сделаешь нам кофе, мы не станем жаловаться на разницу во взглядах.
Она поднялась на цыпочках и нежно поцеловала Питта.
— Два кофе сейчас будут. — Она потерла глаза пальцами.
— И умой лицо, — улыбнувшись, заметил Питт. — Твоя косметика растеклась по щекам.
Она послушно повернулась и спустилась в камбуз. Питт подмигнул Сандекеру. Адмирал кивнул головой в знак мужского взаимопонимания и посмотрел на пылающий корабль.
Гидроплан быстро тонул, опускаясь кормой вниз. Волны пучились вокруг верхнего борта и заливали пламя. На месте корабля образовалось шипящее облако пара, которое вскоре исчезло. Через несколько секунд только кружащиеся масляные пузырьки, неопознанные обломки, да грязная пена обозначали место захоронения. Теперь казалось, что корабль был просто смутным ночным кошмаром, который исчезает с уходом ночи.
Усилием воли Питт заставил себя вернуться к реальности.
— Нет смысла крутиться тут, вокруг. Нам следует вернуться в Рейкьявик быстро, как только мы сможем в таком тумане. Чем быстрее и дальше мы уберемся от этого места к тому времени, ко1да погода прояснится, тем лучше для всех нас.
Сандекер взглянул на часы. Было без пятнадцати два. Все сражение заняло не больше пятнадцати минут.
— Горячий пунш кажется еще более привлекательным, чем обычно, — сказал он. — Следи за эхолотом. Когда глубина станет менее ста футов, мы будем знать, что приближаемся к берегу.
Через три часа и двадцать миль к юго-западу от Рейкьявика они обогнули мыс полуострова Кефлавик и вышли из полосы тумана. Кажущееся вечным исландское солнце приветствовало их ослепительным блеском. Поднявшись со взлетной полосы Международного аэропорта Кефлавика, прежде чем сделать круг на восток и затем взять курс на Лондон, над их головами взмыл самолет компании «Пан Америкэн». Его блестящая алюминиевая чешуя, как в зеркале, отражала солнечные лучи. Питт внимательно наблюдал за ним, подумав, что он предпочел бы оказаться сейчас в кресле пилота, а не находиться на палубе этой старой развалины. Его размышления прервал Сандекер:
— Не знаю, как и начать, чтобы выразить мои сожаления по поводу того, что мы возвращаем Рондхейму его корабль в таком разбитом состоянии. — Лукавая, дьявольская усмешка скользнула по его лицу.
— Очень трогательная забота, — отпарировал Питт.
— Ну, ничего, Рондхейм переживет это. — Сандекер снял руку со штурвала и обвел ею разбитую вдребезги рубку. — Немного шпаклевки, немного краски, немного стекла — и он будет как новый.
— Рондхейм, я думаю, посмеется над повреждениями «Гримзи», но хотел бы я посмотреть, как он будет кататься от смеха, когда узнает о судьбе своего гидроплана и его команды.
Сандекер поднял голову.
— И все же почему ты связываешь Рондхейма с этим гидропланом?
— Потому, что мы стоим на палубе этого судна.
— Не понял, — нетерпеливо проговорил Сандекер.
Питт уселся на скамеечку рядом с люком и прикурил сигарету.
— Рондхейм продумал все очень тщательно. Но он забыл, что существует всегда один шанс из тысячи, когда план проваливается. Это и был тот шанс, когда мы выбрали «Гримзи». Помните, мы еще удивились, что «Гримзи» находилось на причале Фири… Оно должно было сопровождать нас. Через некоторое время после того, как мы вышли бы из залива и отправились в круиз на роскошном крейсере, на «Гримзи» появилась бы команда и отправилась на этом старом суденышке на рыбную ловлю, недалеко от нашего местонахождения, чтобы спокойно следить за нами. Если бы мы находились в море, вели себя подозрительно, мы бы все равно не догнали их. Скорость прогулочного крейсера — около двадцати узлов, скорость же «Гримзи» — мы знаем — достигает сорока.