– Почти два года.
Неправда! Полтора… ладно, год и восемь месяцев! Папа, почему ты говоришь именно так?! Этими словами, этим голосом, почему ты уже сейчас разлучаешь нас с Михом? Что происходит?!
– Вот и пусть два года ждут, как полагается. Дождутся – их воля. Не дождутся, значит, Светлый так решил, не нам и спорить.
Отец решительно кивнул:
– За дочкой я пригляжу. А вы за сыном присмотрели бы, уважаемые?
Старостиха кивнула не менее решительно:
– Как не присмотреть, Ланат. Как не приглядеть… дело молодое, дурное.
– Вот-вот, лишнюю бы дурь парню и поубавить. Поработал бы, так и времени на беготню по лесам не останется, – намекнул отец.
Дальше я не слушала.
Руки привычно драли сорняки, а слезы текли сами. Обидно было до соплей. За что родители с нами так поступили? Мы им доверились, свои чувства показали, всё выложили, а они…
Что с одной стороны, что с другой – почему нам нельзя любить? Радоваться, быть счастливыми? Просто – за что нас так?!
За поцелуем потянулся, а оплеуху получил, так и выходит!
Мы ж не блудить, мы всё честь по чести хотим, и Мих меня любит… а отец сейчас впрямую сказал, что нашей свадьбе не быть, и староста с тем согласен, и жена его счастлива! За полтора-то года что угодно сделать можно. И папа ведь не помилует, не согласится ни с чем… почему?
Больно… так больно…
Мама пришла ко мне, когда гости ушли. Одобрительно кивнула, потом пригляделась ко мне.
– Подслушала?
– И близко к дому не подходила, – буркнула я. – Вон следы посмотри.
– А чего тогда сопли до подбородка?
– А чего ты удивляешься? – Я серьезно обиделась на родителей и проявлять почтение не собиралась. Да мама его и не ждала. – Зачем вы так сделали?
– Как – так?
– Вам же не хочется почему-то, чтобы я и Мих вместе были. Да?
Мама медленно кивнула:
– Не хочется. И что?
– Почему? Дело ведь не только в твоей сестре, нет, там и что-то еще есть! Чего я еще о себе не знаю?!
Я почти кричала, понимая, что права. Что попала сейчас в точку.
Мама сдвинула брови, покачала головой:
– Тебе это пока рано знать.
– Мама!!!
– И не ори на меня. В семнадцать я тебе все расскажу, а до тех пор – нишкни.
И произнесено это было, словно гранитная плита сверху легла. Мама своего решения не переменит, нет. Оставалось только скрипнуть зубами.
– Хоть с Михом видеться дадите?
– Только если рядом кто-то из старших будет. Мы или его родители. А о кустах – забудь!
Я молча развернулась к грядке.
Можно орать, кричать, топать ногами – это ничего не поменяет, еще и оплеух получу. Остается только смириться для вида – и ждать.
Мих меня любит, а я его люблю. Мы дождемся друг друга. Обязательно.
Дуплистое дерево на берегу ручья, в котором мы оставляли друг другу записочки, я проверила вечером, когда пошла за водой.
Рука привычно скользнула в гладкую щель на коре и коснулась крохотного клочка пергамента.
Смешно, наверное.
Когда у нас с Михом зашел разговор, как нам встречаться, мы два часа головы ломали. А то ж!
У меня хозяйство и братишка, у него своих обязанностей полно, просто так не вырвешься. Заранее предупреждать надо…
Тут-то я и удивилась.
Нас с Корсом мама читать учила, и писать тоже, перья и бумага у нас в доме были чем-то обычным, равно как и купленные у бродячих торговцев книги. И я любила посидеть с томиком перед очагом, переделав всю заданную мамой работу.
А Мих не умел ни читать, ни писать. Вообще…
Буквы знал, примерно половину, кое-как свое имя мог накарябать, тем и ограничился.
Учиться дальше он не хотел, крестьянину это ни к чему. Но дать знать друг другу… как?
Идея, вычитанная мной в одной из книжек, была проста.
Берется клочок пергамента. По нему проводятся угольком – сколько? Ага, сейчас две черточки. Значит на второй день от сегодняшнего.
Когда? Не ждать же целый день?
На одной из черточек жирная точка, ближе к ее концу. Вечером надо исхитриться и сходить за водой. Или за чем-то еще… да мало ли дел по дому?
С одной скотиной возни… хоть коров мы и не держали, но пара-тройка козочек в сарае блеяла, а еще курицы, утки…
Лес – лесом, хозяйство – хозяйством.
Выберусь.
Родители нам видеться, конечно, запретили, ну так что же? Я не бежать с Михом собираюсь и не в стогу валяться, а просто видеться. Ведь больно же!
Почему они с нами так поступают?
Не понимаю, нет, не понимаю, чего рассердился отец. Я слишком мало знаю, а спросить и не у кого. Так-то.
Мих появился точно в назначенное время.
Усталый, осунувшийся, с запавшими глазами.
– Шани!
Я молча бросилась ему на шею. Прижалась, чувствуя, как окутывает золотистое облако тепла и света, как смывает оно боль и горечь, как исчезают куда-то усталость и тоска.