— Прочь, прочь пошли, дурные! Хозяев не
признали!
— Здравствуй, друг. Как дела. Здоров? —
спрашивает башлык, вылезая из машины.
— Спасибо, товарищ Аннак. Пока не жалуюсь.
— Овцы как?
— Гляди сам.
— Да с виду хороши. Ну, а насчет болезней как?
Черрык не донимает?
— Так откуда ж он возьмется, товарищ башлык?
Разве мои овцы по жнивью гуляют? Зерном
объедаются?
— Да, пастбища у тебя чистые, нетронутые. Ну,
а в каких отношениях ты с волками?
— Я, товарищ Аннак, сказать по совести, с ними
связь почти потерял.
— Что ж, совсем не заглядывают?
— Так, наведываются помаленечку — по два, по
три, да мы их не жалуем, вот они и обижаются, —
угощения нет.
— Значит, ты доволен охраной?
— Да, хлеб не даром едят.
Ответы чабана явно по душе башлыку, но ему
хочется попытать его еще:
— А шкуры есть у вас?
— Как говорится: пока отара дойдет до сотни,
шкур перевалит за тысячу. Ну, и у нас несколько
шкур наберется.
— Акт составляли? Сколько зарезали баранов?
— Сколько околело, столько и в акт попало.
— А тех, что завфермой зарезал, сколько?
— Это, товарищ Аннак, ты сам, верно, лучше
знаешь, а мне не известно.
— Как же это так — тебе не известно?
— Да, думаю, не больше того, что председатель
колхоза в своей бумажке показал.
— Ишь ты! Хм... Ну, а как жизнь у вас тут?
В чем нехватка?
— А ни в чем. Всего хватает.
— Стадо в чем нуждается?
— Стадо-то? Стадо — оно ни в чем не
нуждается... Вот только вода далековато. Мы сейчас идем на
два перевала. Когда баран двое суток не пьет воды,
от этого, сам знаешь, пользы мало.
— И здесь нужна вода! Слышишь, друг! Там
напоил — теперь тут плачут! Когда ж у меня будет во-
да, вода, вода?! Так, чтобы уж больше из-за нее
не мучиться!
Чабан недовольно смотрит на башлыка: чего это
он раскричался? Говорит обиженно Аннаку:
— Да мне для себя, что ль, вода нужна?
— Знаю... — Аннак треплет нахмурившегося
чабана по плечу. Потом оборачивается к Бегенчу. —
Слышишь, что говорит пастух?
— Слышу. Так ведь дело известное: хочешь есть
чурек — не ленись дров натаскать. Нужно рыть еще
один колодец, через перевал отсюда. Думаю, что
комсомольцы возьмутся за это.
— Да, легко сказать — вырыть колодец в
шестьдесят метров. Если сейчас возьметесь рыть, с хлопком
не подкачаете?
— Какая же это будет подмога—одну стену
укрепил, а другую повалил?
— Вот, друг, слышал? Месяца через полтора-два
требуй с комсомольцев свою воду. Только смотрите,
выберите местечко, где вода послаще и травка
поближе.
— Выроем, дед, не горюй, — обещает Бегенч
чабану. — Так и назовем колодец «Комсомольским».
Аннак направляется к машине, следом за ним идет
Бегенч. Они садятся в «газик» и отправляются
дальше.
Друзья объезжают другие отары, беседуют с
пастухами, с подпасками, расспрашивают их о житье-
бытье. Потом идут на главную базу, расположенную
между высокими барханами.
В ложбине два дома и длинный навес — теляр.
Иа большой ровной площадке рядом с домом
работают стригачи. Связав овцам ноги, повалив их на бок,
они быстро лязгают ножницами, снимая шерсть. Туго
набитые мешки свалены неподалеку от навеса. Еще
не убранная в мешки шерсть высится большой
черной горой. Пустая грузовая машина и несколько арб
как бы застыли в ожидании. Десятка два верблюдов
пасутся в глубине ложбины.
Заведующий фермой, очень загорелый,
худощавый человек, с быстрыми черными глазами, быстрыми
движениями, быстрой речью, поздоровавшись с
приехавшими, сразу ведет их на площадку, где стригут
овец.
— Здорово, друзья, — говорит Аннак. —Желаю
вам работать — не уставать.
— Желаем вам долго жить-здравствовать.
— Ну, как единоборствуете с овцами? Скоро
думаете последнюю овцу положить на лопатки?
— Денька через два закончим, никак не позже.
Аннак с удовольствием следит за проворными
движениями стригачей. Эти движения так быстры,
что их не уловишь глазом. Шерсть мягкими,
шелковистыми пучками падает из-под ножниц. Легкие
пушинки плавают в воздухе. Остриженные овцы, с
остатками длинной шерсти на ногах и животе, проворно
вскакивают и с радостным блеянием убегают прочь.
Аннак, поглядев на полугодовалого барашка,
которого только что отпустил один из стригачей,
спрашивает:
— Эй, друг, а ты слыхал поговорку: весной
наголо остриги, а осенью побереги?
Молодой паренек-стригач смотрит на башлыка
в недоумении:
— Я что-то тебя не понял, товарищ Аннак.
— А я вот давно понял, что ты ничего еще не
понял, не знаешь, как надо овец стричь. Ишь ты,
барашка-то как облизал — гуляй, мол, себе на здоровье-
А как морозы ударят, ветер налетит лютый, что
тогда? Ты, думаешь, мы зря при осенней стрижке
шерсть баранам и на животе, и на ногах, и около
ушей оставляем? Нет, друг, она им нужна, прямо
можно сказать — необходима. Тебя, небось, мать
одеялом прикроет, а этих бедняжек кто? Товарищ
Сазак, а ты, может, тоже этой поговорки не слыхал?
Товарищ Бегенч, вот завфермой товарищ Сазак...
Быстрый Сазак не дает ему договорить:
— Товарищ Аннак, этот парень не стригач,
а аробщик. Он нам добровольно помочь вызвался.
Это его первый барашек. Парень до сих пор и
ножниц в руках не держал.
— Ну и что ж, что первый? Если он первым
в руки попался, так теперь ему с холоду околевать?
А глаза у этого парня на что? Не видит, как другие
стригут? А ты, завфермой, на что? Учи! Учи!
Вдруг до слуха башлыка долетают звуки музыки.
Кто-то включил репродуктор, установленный
неподалеку от навеса. Аннак прислушивается, и глаза его
добреют.
— А вот это ты правильно устроил, товарищ
Сазак. За это спасибо. Песня, музыка — великое дело,
друг. Под песню и работа лучше спорится. Читал,
может, как Кемине со своим пиром ' шел на поминки,
а им навстречу два музыканта-сазандара. Пир
разгневался и говорит: «Эй, вы, злоумышленники!»
А Кемине ему возражает: «Напрасно гневаешься, мой
пир: это мы с тобой злоумышленники, — мы к мерт-
г.ецам в гости идем. А это хорошие люди, они
на той спешат». Ну, добро. Пойдем поглядим
колодцы.
______________________________________________
1 П и р — высшее духовное лицо, обычно имеющее учеников.
По дороге к колодцам Аннак останавливается
возле мешков с шерстью. Прикинув в уме, он
спрашивает Бегенча:
— Тонн сорок будет, а? Как полагаешь?
Четыре двугорбых верблюда, покачивая
маленькими головками, медленно ходят вокруг четырех
глубоких колодцев с оцементированными стенами и тянут
оттуда толстые канаты, переброшенные через блоки.
На концах канатов покачиваются бадьи из бычьей
кожи. Пастухи выливают прозрачную студеную воду
из бадей в большие цементные водоемы. К этим
колодцам придут на водопой отары овец с далеких
пастбищ.
Аннак и Бегенч пробуют воду, хороша ли она, не
горчит ли. Вода холодна, лишь чуть-чуть солоновата
на вкус, и они пьют ее с наслаждением. Четыре
часа в машине, под палящим степным солнцем — как
тут горлу не пересохнуть! Особенно жадно пьет
Бегенч.
Сазак говорит:
— Бегенч, хватит тебе сырой водой желудок
наполнять. Оставь место для чая.
Но Аннак чувствует, что чая ему, пожалуй,
маловато. Его могучий организм требует чего-то более
основательного для восстановления сил. Он