Аннак и открывает собрание.
— Товарищи!—обращается он к колхозникам.—
Сегодня мы прежде всего хотим послушать Айсолтан
Рахманову, нашего делегата на Всесоюзную
конференцию сторонников мира. А потом поговорим насчет
сбора хлопка. Принимаете повестку? Добавления
будут?
Айсолтан встает, окидывает взглядом собрание.
— А по-моему, — говорит она, — мирная жизнь
и наш труд, наш хлопок так связаны вместе, что
нечего тут делить на две части. Я хочу говорить и о
мире и о хлопке.
Прежде чем сесть на место, Айсолтан еще раз
быстро пробегает глазами по лицам колхозников. Нет!
Среди них нет Бегенча! За несколько дней до ее
приезда он уехал в Ашхабад. Когда Айсолтан узнала, что
Бегенч в Ашхабаде, она чуть не расплакалась от
досады.
«Как же так? — думала она. — Ведь он знал,
когда я должна вернуться. Почему же он меня не
встретил, почему не разыскал в Ашхабаде? Мы бы
погуляли вместе по городу, сходили бы в театр... И сегодня
его нет. Что-то он не очень спешит со мной
повидаться. Будь он здесь, я бы нашла особенные, хорошие
слова...»
Большинству колхозников предложение
Айсолтан приходится по душе, и Аннак предоставляет ей
слово.
Девушка начинает говорить. Айсолтан знает, что
она счастливица. Она была в Москве, видела этот
прекрасный город! В Колонном зале Дома союзов,
вместе с выдающимися людьми Советского Союза, она
принимала участие в работе конференции. Она была
в мавзолее Ленина. Была на одном из крупных
промышленных предприятий Москвы... Была в музеях,
театрах... Видела метро... И ей хочется рассказать
собравшимся здесь людям, близким ей с детства, людям,
с которыми у нее одна жизнь и один труд, о том, что
она видела, рассказать так, чтобы им казалось, что
они тоже были там вместе с ней. И она говорит
горячо, с воодушевлением; Айсолтан и сама не знала, что
может так хорошо, так складно рассказывать...
Колхозники с напряженным вниманием слушают
Айсолтан. Когда она говорит о том, что мир
расколот на два лагеря, что над ним снова нависла угроза
войны, у них темнеют лица, становится суровым
взгляд. Быть может, они вспоминают сейчас своих
близких, которые не вернулись к ним с полей войны,
заново переживают суровое время. Нурсолтан,
тихонько всхлипывая, вытирает глаза концом платка.
Руки Нязикджемал шевелятся, словно она вяжет
что-то.
— Если мы хотим развеять нависшую над миром
черную грозовую тучу, — говорит Айсолтан, — если
мы хотим, чтобы на наших мирных полях никогда
больше не пылал пожар войны, если мы любим
мирную жизнь, если мы любим нашу родину, наш труд,
наших детей, матерей и отцов, — мы должны все силы
положить на то, чтобы своим трудом крепить мощь
Советского Союза. Мы на наших полях растим
драгоценное «белое золото». Хлопок!..
Айсолтан на мгновение умолкает. Ее взгляд встре-
чается со взглядом Бегенча. Он стоит, прислонившись
к перилам веранды, к широко раскрытыми глазами,
с нежностью и восторгом смотрит на Айсолтан.
«Когда он приехал?» — думает девушка и
повторяет: «Хлопок!» Голос ее от волнения звенит, как туго
натянутая струна.
— Хлопок — это не только наша одежда, — это
и наша пища и наше оружие. Хлопок — это источник
радости, залог мирной, зажиточной жизни. Берегите
его! Берегите его, как мать бережет своего ребенка!
Дорожите каждым его волокном! В хлопке, который
мы собираем и сдаем нашим фабрикам, не должно
быть ни единой соринки. С наших полей не должно
быть снято ни одного килограмма нечистосортного
хлопка. Не дадим хлопку желтеть на дожде или
гибнуть от мороза. Мы должны собрать его без всяких
потерь и во-время. Мы должны добиться первенства
по сбору хлопка. Я знаю, колхоз «Гёрельде» покажет
пример всем колхозам Туркменистана. Пусть это
будет подарком к торжественному дню тридцать второй
годовщины Великого Октября, открывшего нам
дорогу к счастливой жизни.
Айсолтан садится на место, обмахивает платком
разгоряченное лицо.
«Какой странный этот Бегенч! — думает она.—
Стоит, глаз с меня не сводит, а нет того, чтобы
подойти!»
Когда на собрании речь заходит о сборе хлопка,
трибуной прочно завладевают женщины. И сейчас они
выступают одна за другой, спорят о том, где лучше
устроить склады, как лучше наладить питание во
время сбора, как организовать врачебную помощь,
напоминают о люльках для детей, о чтении вслух газет во
время отдыха, толкуют о мешках и фартуках...
Выступает и Нязикджемал; она всегда ходит
согнувшись, но сейчас говорит, важно выпятив грудь:
— Разве не хлопок дал мне кусок хлеба, а на
плечи халат? Тут говорили о соревновании между
колхозниками. Я соревнуюсь со своим сыном Сазаком.
Поглядим, кто кого. Хоть колхоз и доверил ему свои
отары, но только Сазак еще желторотый, ему за мной
не угнаться. Мои старые кости сварились,
просолились в работе, им особая цена...
Потды даже на собрании не может не посмеяться.
Указывая на белый платок Нязикджемал, из-под
которого выбились пряди таких же белых, похожих на
хлопок волос, Потды кричит:
— А ты, Нязикджемал-эдже, как положишь на
весы свой хлопок да увидишь, что недотягивает, валяй
сзма садись сверху! Белое к белому, — никто и не
заметит, что снизу хлопок, а сверху бабка!
Но шутки Потды не смешат Нязикджемал.
Уставив на него сердитый взгляд из-под седых клочкастых
бровей,, она принимается его отчитывать:
— Потды! Знай, кого затрагиваешь! Я, может,
и бабка, да не такая, над которой мальчишки
смеются, — ко мне с почетом и уважением относятся.
Я свои трудодни не на весах сидя, зарабатываю. Если
у меня волосы белые, как хлопок, так руки черные,
как земля, которую я ковыряю мотыгой. А ты, Пот-
ды-хан, глядел бы лучше за своей машиной, а то как
начнешь на каждую бабку пялить глаза, так не долго
угодить и в канаву. Или, может, ты от моего сына
Сазака, с которым у меня соревнование идет, подарок
получить надеешься?
Колхозники дружно смеются. Потды кричит:
— Хорошо сказала, бабка! Молодец! Придется
мне у тебя уроки брать...
Зычный голос АнЕака покрывает шум:
— Потды, где ты находишься?
— Да я что? Это все Нязикджемал-эдже. А я
молчу...
Нязикджемал победоносно смотрит на Потды.
— То-то, молчишь... А не замолчишь, так
заставят. Здесь тебе язык распускать не дадут. А я как
брала первенство, так и снова возьму! Вот теперь
с сыном соревнуюсь — и его побью. Разве я его
работу не уважаю? Разве мое дитя не зеница моего глаза?
Корова — и та своего теленка лижет. Да я его
подзадорить хочу, чтобы у него кровь
забурлила-заиграла... Чтобы он тоже сказал: «Эх, дай-ка я мать
обгоню!» А вот как управимся с ним — он с овцами,
я с хлопком, как выяснится, кто кого перегнал,
я большой той устрою, большой той... Я для моего
сына самую лучшую девушку приглядела...
Бегенчу кажется, что, говоря эти слова,
Нязикджемал смотрит на Айсолтан и та ей улыбается,
точно все понимает, точно они уже обо всем
договорились... Бегенч хмурит брови, насупившись, искоса
поглядывает на Айсолтан. А она вдруг оборачивается
к нему", чуть приметно кивает головой, улыбается
ласково и словно немного насмешливо. И у Бегенча
слабеют руки и ноги.
«Неужели она со мной играет? — думает он. —
Неужели у нее в глазах и на языке одно, а в мыслях