особенную форму? Или, на худой конец, мог бы хоть
по-разному их украсить. Один бы украсил узором ковра,
другой — вышивкой кюрте, третий — узором тюбетейки
джамборук, четвертый — курсакча. Тогда кто бы ни
спросил: «А где здесь дом Айсолтан?» — ему всякий
ответил бы: «Ищи дом, где на стенах ковровые
узоры, на дверях резьба, а над дверями лепные
украшения, похожие рисунком на те, что женщины носят на
груди». А сейчас здесь, словно в городе: хочешь
найти дом — ищи номер. Но если в городе на домах
номера, так ведь там и дома не на одно лицо. Ну, да
горюй не горюй, а уж построили; не перестраивать
же заново. Вот если мы с Бегенчем... Если будет
в моей жизни большая-большая перемена, тогда уж
я построю себе дом по своему вкусу».
Айсолтан пересекает центральную площадь
поселка. Здесь стоит большое светлое здание колхозной
школы. Каждая ступенька лестницы, каждый кустик
на дворе, даже каждый камешек на дорожке с
детства дороги и милы Айсолтан. Десять лет училась
она в этой школе вместе с Бегенчем. В этом дворе
они играли, бегали, гонялись друг за другом во
время перемен. Вон скамейка, на которой они любили
отдыхать. Где были тогда твои глаза, Айсолтан?
Почему ты словно видела и не видела Бегенча? Почему
ты смеялась над ним, когда он иной раз отвечал на
уроках невпопад? Почему ты, когда не понимала
задачи, просила других ребят помочь тебе, а не его?
Почему, когда он однажды повздорил с мальчишками
и они набросились на него целой оравой и дразнили
и мучили его, ты даже не подумала заступиться?
Почему, почему свою детскую привязанность ты не
отдала Бегенчу? Ну что же, видно, все приходит
своим чередом, как весна, лето, осень, зима. На
смену детству приходит юность, из ребенка становишься
подростком, а потом наступает иная пора. В
младенчестве любовь к матери заполняла все, затем родилась
любовь к школе, к подругам, книгам...
Теперь пришла новая пора — пора расцвета.
Прежде жизнь Айсолтан текла тихим, мирным
ручейком, теперь она кипит и бурлит, разливаясь широким
потоком. И в эту пору рождается новое чувство, совсем
не похожее на все, что она испытала до сих пор.
Айсолтан кажется, что оно зародилось где-то в
самом укромном, самом нежном уголке ее сердца. И она
дает себе клятву всегда, всю жизнь быть верной этой
любви, беречь ее для Бегенча в золотом ларце своего
сердца. Айсолтан говорит себе:
«Пусть Бегенч не слышит меня сейчас, не знает
моих мыслей. Но он честный человек, я верю в него
и не стыжусь моего чувства. Он не сказал еще мне
о своей любви, но я знаю, что он любит меня».
Глядя на высокое здание клуба рядом со школой,
Айсолтан вспоминает: в этом клубе она выступала
вместе с Бегенчем. Драмкружок ставил пьесу «Джа-
мал», и Айсолтан играла в ней роль Джамал, а Бе-
геич — Кемала. Ух, и сердилась же она тогда на
Бегенча Г «Почему он разговаривает со мной только
пока я Джамал, а потом молчит, словно воды в рот
набрал? Неужели ему и поговорить со мной не о чем
и поделиться нечем? Неужелг! он такой
бесчувственный? Нет, верно, он любит другую девушку». И все
же Айсолтан надеялась, что после спектакля Бегенч
подождет ее, чтобы итти домой вместе. Но когда она
вышла из клуба, то увидела, что Бегенч и не подумал
ее ждать. Он преспокойно удалялся по улице, что-то
негромко напевая. Ах, как досадовала она тогда на
Бегенча! Даже плохо спала ночь. А наутро
повздорила с матерью и рассердилась еще больше — уже на
себя. Не понимала она тогда, почему так задевает ее
равнодушие Бегенча.
Встреча в хлопчатнике снова встает в памяти
Айсолтан, и она радостно улыбается.
Погруженная в свои думы-мечты, Айсолтан
медленно проходит по улице. Из широко открытых
дверей колхозного кооператива доносятся оживленные
голоса, — там идет бойкая торговля. Высокая
женщина в шелковом платье и черном, с пестрыми
цветами платке, наброшенном на голову, выходит из
магазина. В одной руке у нее кулек с рисом, в другой —
банка со сливочным маслом. Эта женщина с
горделивой осанкой, с едва заметной сединой в густых
темных волосах — мать Бегенча. И если она всегда была
по душе Айсолтан, то сегодня сердце девушки еще
сильнее тянется к ней. Айсолтан хочется подойти
к Джерен, помочь ей донести покупки до дому,
сказать: «Позволь, Джерен-эдже, пока ты будешь
перебирать рис, я растоплю масло, поджарю мясо». Но
Айсолтан боится предложить это. А что, если она
услышит в ответ: «Эй, джигиджан, разве у тебя
в своем доме мало дела? Верно, ты спутала наш дом
с каким-нибудь другим, где не могут обойтись без
твоей помощи? Так ступай туда, а мы уж как-нибудь
и сами управимся». Эта мысль так поражает
Айсолтан, что она замедляет шаг. Ей кажется, что она
видит, как Джерен-эдже становится между ней и Беген-
чем и властным движением руки отстраняет их друг
от друга. Испуганная, подавленная этими мыслями,
Айсолтан растерянно останавливается посреди
дороги, а Джерен, которая, как видно, тоже задумалась,
внезапно сталкивается с ней и от неожиданности
едва не роняет банку. Она говорит с досадой, даже
не поглядев на девушку:
— Эй, джигиджан, что это ты стоишь посреди
дороги!
— Прости, Джерен-эдже, — извин»яется Айсолтан,
и голос ее звучит смущенно и робко.
Тут только Джерен видит, что это Айсолтан,
и, в свою очередь немного смутясь, говорит:
— А, это ты, Айсолтан! Ну, как ты —
жива-здорова, моя козочка?
— Жива-здорова, Джерен-эдже.
— С работы идешь? Желаю тебе, чтобы она
всегда спорилась у тебя, моя голубушка.
— Спасибо на добром слове, Джерен-эдже. Желаю
тебе здоровья. Да, я с работы. Но ты знаешь, сейчас
в поле легко, даже не устаешь совсем.
— Милая Айсолтан, давно мне хочется с тобой
посидеть, потолковать, да все никак не выберусь за
разными хлопотами. Вот сейчас пойду приготовлю
плов и буду тебя ждать. Выберешь время, так
приходи. С матерью приходи — посидим, потолкуем.
— Спасибо, Джерен-эдже, придем, выберем время.
Джерен, улыбаясь, смотрит на Айсолтан, и в
словах ее, обращенных к девушке, звучит материнская
ласка. И, попрощавшись с Джерен, Айсолтан идет
дальше, снова высоко подняв голову, и во взоре ее,
устремленном вперед, снова светится радость, и
сердце снова ликует у нее в груди. Вдруг она слышит,
как кто-то окликает ее, — это Потды остановил возле
нее машину.
— Я поехал на поле за тобой, Айсолтан, а ты вон
уже где. Небось, устала?—спрашивает Потды.
Айсолтан качает головой, смеется, что-то шутливо
произносит в ответ. Потды даже не разобрал чтб, но
этот смех и звонкий, счастливый голос говорят
не о том, что она устала, а о том, как весело и
радостно ей жить на земле. И не нужно быть таким
сметливым парнем, как Потды, чтобы увидеть, что
Айсолтан какая-то особенная сегодня, что с ней что-
то произошло.
— Я ушла пораньше, хотела взглянуть на сад, на
бахчи, — говорит Айсолтан.
— Так что же, мне машину поставить в гараж?
— Нет... возвращаться не стоит.
— А куда же ехать?
— Поезжай в поле, найдешь кого-нибудь — отвези
домой.
— А кого бы, к примеру?
— Мало ли людей, которых притомила работа!
Бегенч сегодня обошел с лопатой весь хлопчатник...
— А-а! Бегенч... Так Бегенча везти, значит?.. Ну,
так бы и сказала сразу, что Бегенча.
— Да ты что заладил: Бегенч, Бегенч...