Предпоследним отвечал Гриша Кукы. Он взял билет одним из первых и долго готовился. По отчаянному выражению его лица Айвангу догадался, что парень ничего не знает.
– Товарищ Кукы, ваша очередь! – объявил Музыкин.
– Я еще не подготовился, – ответил Кукы. – Пусть пока отвечает Айвангу.
– Айвангу будет отвечать последним, – сказал Музыкин. – У вас достаточно времени было подготовиться. Идите к доске.
Каким-то судорожным движением Кукы схватил разложенные перед собой бумаги и вышел к доске.
– Читайте вопрос.
– Первый вопрос – сумма углов треугольника, – тихим голосом прочитал Кукы.
– Слушаем, – Музыкин уселся поудобнее.
Кукы посмотрел на потолок, потом себе под ноги.
– Начертите треугольник, – сказал Музыкин. – Так вам будет легче вести рассуждение.
– Я не могу вести рассуждение, – промямлил Кукы. – Я не знаю. Но вы меня спросите о чем-нибудь другом! Я плавать умею!
– В этом мы сейчас убедились, – сказал Музыкин и задал какой-то пустячный вопрос, на который Кукы с великой помощью всех присутствующих капитанов все же ответил.
Его поспешили быстро отпустить, чтобы окончательно не провалить.
Не дожидаясь приглашения, Айвангу вышел к доске.
– Вот он и есть, наш Айвангу, – сказал Музыкин и посмотрел на присутствующих капитанов.
Капитаны переглянулись. Кириллов осторожно спросил:
– Вы знаете, что там нарисовано на доске?
– Треугольник, – ответил Айвангу. – Если хотите, я докажу теорему о сумме углов треугольника.
– Мы-то, может быть, и хотим, – нерешительно произнес Музыкин. – А вот вы сможете?
– Попробую, – сказал Айвангу и взял в руки мел.
Когда теорема была доказана, пораженный Музыкин спросил:
– А вы, может быть, из алгебры что-нибудь знаете? Вот решите эту задачу…
Через десять минут он сказал:
– Так! Перейдем к физике.
Полтора часа экзаменовали Айвангу. Несколько раз Музыкин осведомлялся у него, действительно ли он кончил всего три класса и один год ликбеза? Айвангу отвечал утвердительно, открывал было рот, чтобы сказать, что, кроме этого, он учился у радиста Ронина и занимался с учителями, но тут же ему задавали другой вопрос. Наконец капитан Пронин сказал:
– Довольно! Тогда объясните, откуда у вас такие знания?
Айвангу ответил.
– Вот как! – сказал Музыкин. – Что же вы нам морочили голову? Идите! Вы приняты на курсы!
Никогда Айвангу не видел такой бурной и обильной водой весны. Через каждые два шага бежал веселый ручеек и обламывался в бухту маленьким водопадом. За три дня весь снег, наметенный на Гуврэля долгой зимой, съели горячее солнце и потоки воды.
И все же с бухты по-прежнему тянуло зимним холодом. Толстый лед, покрытый снежницами, крепко держался за скалистые берега и причалы и не выпускал из могучих объятий зимующие корабли, катера, лихтеры.
Солнце обнажило всю грязь – рваную примерзшую бумагу, какие-то старые газеты, шлак, стружки и множество пустых бутылок, блестевших на весеннем солнце.
Бухта Гуврэль ждала ледокол, который уже вышел из Владивостока и находился где-то на подступах к чукотским берегам.
Занятия на курсах младших судоводителей подходили к концу. Всю осень и зиму курсанты усердно учились мореходным наукам. Распорядок с самого начала установили такой: после подъема и завтрака теоретические занятия, а с обеда практическое судовождение в бухте и в открытом море. Для курсантов капитан порта предоставил катер «Гидросевер», оборудованный радиостанцией, двигателями с дистанционным управлением прямо из капитанской рубки.
Всю осень стояла отличная погода, хотя по утрам было очень свежо и струя воды, бьющая из крана водопроводной колонки, обжигала как кипяток. Каждое утро Айвангу смотрел на вершину горы Колдун. Она властно притягивала взор, как будто звала человека.
Занятия вели разные люди, но курсанты больше всего любили своего главного наставника Илью Васильевича Музыкина. Он приходил на занятия чисто выбритый, подтянутый. Из-под высокого стоячего воротника обязательно выглядывала белоснежная полоска.
– У моряка все должно блестеть! – сказал он на первом занятии и показал на расхлябанные резиновые сапоги Кукы. – На берегу можно ходить в туфлях. В Гуврэле грязи нет, чисто, не то что в Анадыре.
Наскоро пообедав, курсанты спускались в порт.
Штурвал катера получал в первую очередь курсант, который имел хорошие отметки на теоретических занятиях. Чаще всего он бывал у Айвангу. Он бережно брал в ладони отполированные ручки и садился на высокий табурет.
Под палубой стучало сердце катера – мощный двигатель, и судно хорошо слушалось капитана. Рядом стоял Музыкин и вполголоса давал советы, поправляя.
В бухте кругом сновали лодки, катера, маневрировали большие пароходы. А за створом, когда позади оставались маяки, перед катером открывалась широкая морская гладь, сморщенная легким ветром. Корабль как бы поднимался на крыльях и мчался вперед, вздымая форштевнем тучи брызг.
Плавали не только возле бухты Гуврэль. Уходили и в «дальнее плавание», в эксимосские селения Чаплино, Сиреники, заходили в Янракыннот, Энмылын. Местные жители радостно встречали катер и гордились тем, что их земляки стояли за штурвалом.
Но практические занятия по судовождению продолжались недолго. Сначала Айвангу увидел поседевшую от выпавшего снега вершину горы Колдун, а на следующий день в воздухе закружились первые снежинки.
Из бухты в теплые порты ушли большие корабли, поставили на прикол и катер «Гидросевер», хотя курсанты по-прежнему ходили на него заниматься, знакомились с системой управления, с устройством двигателя.
В начале декабря задула такая пурга, что в двух шагах прохожие Гуврэля не видели друг друга. Но люди ходили на работу, ребятишки занимались в школе, не прекращались лекции и на курсах судоводителей.
Когда пурга утихла, бухта оказалась скованной льдом и на белой ее поверхности прохожие оставили первый след.
Айвангу каждую неделю писал письма в Тэпкэн. Он рассказывал о жизни в большом портовом поселке. Особенно большое письмо он написал в день Первого мая.
Весь Гуврэль украсился кумачом. Корабли, стоящие во льду, развесили сигнальные флаги, опоясались гирляндами электрических лампочек. Такого красивого праздника Айвангу никогда не видел.
Курсантов пригласили на вечер в клуб морского порта.
Из Магадана приехали артисты – инструментальный квартет. Они играли после выступления участников художественной самодеятельности.
Рядом с Айвангу сидел капитан Музыкин.
– Тебе нравится музыка? – спросил он, пока артисты настраивали инструменты.
– Очень! – горячо ответил Айвангу. – Особенно то, что они будут играть. Чайковский. Я читал, что Лев Толстой не мог слушать его без слез.
Музыкин отодвинулся от Айвангу и удивленно спросил:
– Друг мой, откуда ты все это знаешь? Где ты мог слушать Первый квартет?
– Я же вам говорю, – ответил Айвангу, – Гена Ронин, который учил меня математике и физике. Мы с ним часто слушали музыкальные передачи по радио.
После концерта Музыкин повел Айвангу к себе домой.
В квартире накрыли праздничный стол. За столом хлопотала жена Музыкина. В кабинете стоял магнитофон. Музыкин высыпал на диван несколько коробок с лентами и сказал:
– Выбирай.
Айвангу выбрал Девятую симфонию Бетховена и сказал:
– Только прошу поставить с третьей части.
Они молча слушали музыку. Жена капитана несколько раз заглядывала в комнату, потом тихо прикрывала дверь и на цыпочках уходила в столовую.
С этого праздничного вечера Айвангу часто захаживал в капитанский дом. Но в письме, которое он отправил после Первого мая, главным было не описание праздника. Айвангу написал о предложении Музыкина переселиться в Гуврэль, стать капитаном почтового сейнера «Морж».
Отшумели весенние ручьи, пришел долгожданный ледокол, расколол лед в бухте и потряс скалы мощным гудком.