Айвазовский был зачислен петь вместе с другими способными к музыке академистами. Поэтому он пропустил момент, когда к зданию Академии подъехала карета с Брюлловым. Не видел, и как хрупкий Оленин встречал бывшего выпускника, часто кланяясь тому и все время стараясь пропускать вперед себя, в то время как Карл Павлович норовил идти рядом, по дороге расспрашивая о последних новостях и рассказывая об Италии, ломая тем самым заранее прописанный ритуал.
Всех собрали в актовом зале. «Последний день Помпеи» занял главное и самое заметное место, под ним располагался огромный щедро заставленный разнообразными блюдами стол. Все, даже явившиеся по случаю приезда русского гения Жуковский и Крылов, аплодировали Брюллову стоя.
Согласно заранее составленному протоколу приема, первый тост должен был произноситься за государя, второй за Карла Павловича, третий за здравие начальства, но Брюллов смёл, разорвал, раскурочил тщательно выстроенную церемонию, предложив тост за дорогих своих наставников Иванова и Егорова. Старики сидели в дальнем конце стола, и Брюллов с бокалом шампанского отправился разыскивать их и, обнаружив, нежно обнял, поцеловав обоих в губы.
В конце торжеств конференц-секретать Григорович подвел к Брюллову учащегося Академии Аполлона Макрицкого, которому покровительствовал, официально предложив земляка в ученики Карлу Павловичу.
В тот день в своем дневнике Мокрицкий отметил: «День торжества Брюллова был и для меня счастливейшим днем в жизни, в этот день положено основание моей будущности…»
В тот день Гайвазовский также был представлен Брюллову и тот пригласил молодого человека к себе. Пройдет совсем немного времени, и Ованес узнает, что Академия направляет его на летнюю практику, которая будет проходить на военных кораблях Балтийского флота! Что может быть лучше для художника, желающего посвятить свою жизнь теме моря?
Еще немного, и он увидит настоящие корабли, не просто увидит, а будет жить на этих самых судах, изучая их вдоль и поперек. Он увидит море, в которое влюблен, чтобы окончательно сродниться с ним. Днем и ночью, в бурю и штиль художник будет впитывать в себя великую водную стихию, пока не постигнет всех ее тайн. Он будет самозабвенно писать закат и восход солнца, и может быть, примет участие в учебном бою или… а кто его знает, чем может обернуться подобное приключение? Сколько счастья сразу!
Разумеется, благодарить стоило профессора Зауервейда, который, видя, как Гайвазовский навострился рисовать воду, решил, что теперь тому необходимо сделаться морским баталистом. Что есть более перспективное в морском городе? В стране со столь славным морским флотом и знаменитыми традициями?
Но морские баталии — дело непростое, тут мало уметь рисовать высокие волны и отраженный от воды свет. Айвазовский должен знать в деталях, как выглядит военный корабль, как стреляют корабельные пушки, что происходит с водой, когда в нее попадает снаряд, много всего должен знать.
Целое лето Ованес ходил по морю на военном корабле, находящимся в составе эскадры. Дружил с матросами и офицерами, учился не только передавать красками тончайшие оттенки, присущие водам Балтии, но старался не упустить вообще ничего. Он изучал устройство кораблей, не гнушаясь любой работой, не страшась штормов и опасности.
В свободное время он играл морякам на скрипке, с восторгом рассказывая о родном Крыме.
Давным-давно жил на земле-матушке богатырь, хранивший страшное оружие богов — огненную стрелу. И была такая сила у этой чудесной стрелы, что куда ни попадала она, воздух начинал гореть, а земля и камень плавиться, и все живое вокруг умирало. Хорошо, что умным был тот богатырь и никогда не пытался ради удали своей молодецкой испытать доверенное ему оружие. Впрочем, недолог век человеческий. Понял однажды богатырь, что скоро умрет, меж тем стрелу передать некому. Дети взбалмошны и драчливы. Не удержатся от соблазна испытывать оружие — погубят себя и других. Долго думал думу богатырь-хранитель и, в конце концов, повелел сыновьям отправиться к самому глубокому морю — что зовется Черным, и бросить стрелу в него. Пусть уж лучше хранится оружие богов в пучине.
Только сыновья решили ослушаться отца. Жалко им было расставаться с огненной стрелой. Спрятали они ее в пещере на берегу и к отцу вернулись. Но едва увидел ослушников отец, рассердился, разорался: «Не получите вы моего отеческого благословения! А ну бегите и, пока не утопите стрелу, не возвращайтесь».
Делать нечего. Пришлось сыновьям бросить стрелу в море. Разобиделось прежде спокойное Черное море, стало оно вздымать тяжелые волны, выть, рычать да свирепо накатываться на берег, пытаясь избавиться от неприятного подарка. Да только глубоко погрузилась на дно морское стрела, не выбросить ее морю, не избавиться.